– Зачем вы предали свою Родину?

Интонация офицера подчеркивала полное отвращение к перебежчику. Не дождавшись ответа, он вышел из комнаты. Другой офицер через переводчика стал задавать Сумцову вопросы о части, в которой тот служил. Константин ничего существенного ему не рассказал, ссылаясь на то, что в этой части находился всего лишь неделю. Тогда офицер стал расспрашивать Сумцова о расположении войск на советском фронте, о причинах перехода его к немцам.

«Начинается…» – подумал Сумцов. Любая легенда должна быть максимально приближенной к правде. Незнание мелочей, деталей, нестыковка событий – вот что может погубить разведчика.

– Почему вы перешли на нашу сторону? – прозвучал вопрос офицера.

– Я не собирался… Но случилась со мной беда… Я убил человека. Своего… Меня ждет трибунал… – Сумцов замолчал.

– Как это произошло? – офицер протянул Константину кружку с чаем.

– Повздорил с сержантом, выстрелил в него в упор. И я был выпивши…

Сумцова вывели из помещения, посадили в машину. Через полчаса автомобиль остановился около большого дома в каком-то населенном пункте. У входа стоял часовой.

Сумцова в сопровождении солдат провели внутрь дома. В большой комнате за столом сидел майор. Он отпустил солдат и заинтересованно посмотрел на Константина.

– Садитесь и рассказывайте, как дошли до жизни такой, что побежали к нам, – на чистом русском языке заговорил немец.

«Это уже серьезно – абвер», – подумал Сумцов и не ошибся.

– Я слушаю, – в голосе майора чувствовалось нетерпение.

Сумцов повторил уже рассказанное ранее. Добавил:

– Нелепый случай. Кому хочется идти под трибунал? Я хочу еще пожить.

Немец слушал внимательно, делал какие-то пометки в лежащем на столе блокноте. Когда Сумцов закончил рассказ, майор жестко произнес:

– Сказочки рассказываете. Для детей.

– Можете проверить. У вас на нашей стороне наверняка найдутся свои люди.

– Да, у нас везде есть свои люди.

– Пусть проверяют.

Случай с сержантом был разыгран как по нотам. После выстрела Сумцова холостым в грудь сержанту, тот свалился «без сознания». Задействованные в этой операции еще два человека вынесли на плащ-палатке сержанта и срочно увезли «в госпиталь». Пустили слух, что сержант умер. Впопыхах Сумцова не отстранили от командования взводом, и ночью он ушел к немцам.

– Фамилия сержанта? – потребовал немец.

– Николай Калашник.

– Давно находился в роте?

– Недели две.

– И вы недавно, – сказал майор.

– Так на передовой же долго не живут, – как бы удивился вопросу Сумцов.

– Расскажите о себе. Подробно! – приказал немец.

Сумцов изложил свою слегка подправленную биографию, разумеется, опустив свою службу в пограничных войсках и в СМЕРШе.

Майора интересовало все: места, где Сумцов родился, жил и работал, его родственники, служба в Красной Армии.

– В школе вы работали старшим пионервожатым. Это значит, массовик-затейник, – заметил немец.

– Не совсем так. У пионервожатого другие задачи.

– Вы комсомолец?

– У нас вся молодежь состоит в комсомоле.

– Коммунист?

– Нет. Не довелось быть.

– А как относитесь к большевистскому правительству? Проклинаете их режим?

– Да нет у меня оснований ненавидеть советскую власть. Жил я не хуже других.

– Однако перешли на нашу сторону, к врагам.

– Что делать? Безвыходные обстоятельства.

Сумцов не лебезил перед немцем, держался с достоинством. Константину казалось, что немец был настроен дружески, но его внешнее дружелюбие скрывало огромную сосредоточенность, попытку проникнуть в мысли собеседника и разгадать истинный смысл его намерений.

Первое впечатление Сумцова было, что легенда срабатывает. Чем необычнее легенда разведчика, тем она действеннее. А его легенда была необычной.

После бесконечных вопросов и ответов разговор немца с Сумцовым закончился, и его доставили в лагерь военнопленных. Он оказался в длинном бараке. С порога на него пахнуло тяжелым, резким запахом карболки, пота, тлена. Ему указали место на нарах. Лежа на жестких нарах барака, Сумцов мысленно подводил итоги всего с ним происшедшего, старался представить, что ждет его впереди. Шли дни, о нем, казалось, забыли. Но в том, что его помнят, Константин убедился после того, как немцы с целью выявить его намерения подводили к нему свою внутрилагерную агентуру. Таких попыток со стороны немцев было несколько. Однако из этой затеи у них ничего не вышло: Сумцов без большого труда определил агентов.

И вот настал день, когда с «перебежчиком» Сумцовым беседовал немецкий полковник. Он стремился получить согласие Сумцова на зачисление его в «Русскую освободительную армию». Для Константина это не было неожиданностью. Он видел, что представители гитлеровских спецслужб рыскают по лагерю, подыскивая среди военнопленных охотников служить «великой Германии». Обещают хороший паек и другие льготы. Но в разговорах не до конца раскрывают свои карты. Так что можно оказаться в команде карателей или лжепартизанском отряде. А Сумцову надо в абвер. «Как же добиться этого, не вызывая у немцев подозрений?» – напряженно думал Константин. На память приходили слова чекистов, направивших его в тыл врага, о смекалке, находчивости, разумной инициативе разведчика. «Действовать напрямик, открыто предлагать свои услуги абверу, разумеется, нельзя. Лучше идти в обход. Но как?» – уже не раз спрашивал себя Сумцов, но ответа не находил. Сейчас ему предстояло дать ответ немецкому полковнику.

– Я устал от войны и хочу отдохнуть, – ответил немецкому офицеру Сумцов. Он твердо помнил поставленную перед ним задачу – заинтересовать собой гитлеровскую разведку и попасть в школу абвера. И только в крайнем случае идти на службу в РОА.

– Не хочешь служить у генерала Власова – пошлем в лагерь, – не скрывая своего раздражения, пообещал ему полковник.

«А если я перестарался и не попаду куда надо?» – забеспокоился Сумцов, но менять своего решения не стал.

Из лагеря Сумцова отправили в местечко Нойгоф в 12 км от Кенигсберга.

В Нойгоф в июле 1943 года была переведена Варшавская разведшкола, непосредственно подчинявшаяся главному штабу «Вали». (Этому штабу подчинялись многочисленные разведывательные, диверсионно-террористические и контрразведывательные абверкоманды.) Школа являлась центральной и показательной по методам подготовки квалифицированной агентуры из советских военнопленных. Начальник школы – Моос (Марвиц). До середины июля 1943 года школа располагалась на бывшей даче Пилсудского в местечке Сулеювек, близ станции Милосна, 21 километр от Варшавы, имела номер полевой почты 57219. В Нойгофе школа была законспирирована под воинскую часть РОА, псевдонимы всех преподавателей были изменены.