– Да. В начале войны он перешел на сторону немцев. Но, судя по его поведению, глубоко раскаивается, переживает. Держится независимо, начальству не прислуживает.

Однажды в кабачке во время беседы с Малышевым выпивший Попов разоткровенничался:

– В школе все знают, какой страшный грех я взял на свою душу, – перешел к немчуре. А теперь они делают меня шпионом. А я решил за свои грехи держать ответ на той стороне. Что бы мне ни угрожало…

– Что же собираешься делать?

– Рассказать своим все, что узнал о делах и замыслах абвера.

– А я попрошу тебя об одном: пока ты здесь, никому ни слова о своих намерениях. А у своих расскажи всю правду.

В один из августовских дней, после окончания занятий, к Малышеву подошел Роман. Харьковчанин был чем-то взволнован.

– Я только что слушал Москву, – сообщил он. – Наши войска освободили Харьков. Ты понимаешь! Освободили мой родной город, моих родителей, родичей.

– Поздравляю тебя от всего сердца. Но скажи честно, держишь ли ты на душе против меня что-нибудь?

– Было дело, – признался Роман. – Вначале думал, что осведомитель администрации. А теперь убежден, что ты правильно поведешь себя на советской стороне, когда тебя пошлют немцы.

– Я тоже уверен в тебе, Роман.

Малышев заметил, что Роман из Харькова поддерживает близкие отношения с Киргезовым. Уроженец Казани, крепыш Марат Киргезов отличался решительным характером. Говорили, что он пытался бежать из лагеря военнопленных, но неудачно.

Среди курсантов он пользовался доверием, нелестно отзывался о нацистах. И когда подошло время для заброски курсантов абвера Романа из Харькова и Киргезова в советский тыл, Малышев посоветовал ему:

– Слушай, Роман, при отправке на задание постарайся взять себе в напарники отъявленного мерзавца вроде Яковлева и сдать его на нашей стороне кому следует.

– Яковлева?

– Его. В прошлом – уголовник. В начале войны был призван в армию, но дезертировал, скрывался дома, пока не дождался прихода немцев. Он об этом сам раззвонил. Верно служит абверу.

– Ну-у, Лесков, – изумился Роман, покачал головой. – Сам-то я до этого, пожалуй, и не додумался бы.

В лагере, а тем более в школе абвера, подлый человек, предатель, рано или поздно проявлял свое вражеское нутро. Малышев, по мере своих возможностей, выявил нескольких из них.

– Это еще не все, – продолжил он разговор с харьковчанином Романом. – А Киргезову – взять себе в напарники Буряка Аркадия, или Петросяна. Он и не Петросян вовсе, а чеченец Юнусов – бандит. Вот Геворкян – тот действительно армянин, и еще есть один армянин – предатель Григорян… Таких хватает. Сапрыкин – непонятной национальности… Отъявленные предатели. Гады! Таких подонков в школе достаточно.

Среди курсантов школы абвера встречались и нерусские. Немцы к этому относились с присущим им рационализмом. Ведь в Красной Армии воюют грузины, армяне, казахи, туркмены, узбеки. В школах абвера не было евреев. Как правило, их при пленении немцы расстреливали сразу.

Убедившись, что курсанту Башилову можно довериться, Малышев обратился к нему:

– Надо сделать так, чтобы у тебя в напарниках оказался явный враг. И на той стороне его быстренько обезвредить.

– Удастся ли такое? – высказал сомнение курсант.

– Время покажет.

Как-то обмениваясь впечатлением об обязательной для курсантов лекции о государственном устройстве, экономике Советского Союза, в которой лектор уж слишком начал восхвалять Вооруженные силы «великой Германии» – вермахта, Ястребов заметил:

– Голова пухнет от этой б… (он хотел сказать брехни, но поправился) трескотни.

– Похоже, лектор самого доктора Геббельса переплюнул, – согласился с ним Малышев.

– И это он пел нам, тем, кого посылают на ту сторону, – возмутился Ястребов.

Приучая курсантов к обстановке в советском тылу, где им предстояло действовать, администрация школы разрешила курсантам при обращении друг к другу употреблять слово «товарищ», а также разучивать и петь советские песни. На специально изготовленных макетах советских городов курсантов обучали правилам ориентировки и маскировки. Словом, дело было поставлено солидно. Во время занятий в школе разведчиков-радистов курсанты усиленно практиковались в работе на аппаратуре. Пользуясь ею, некоторые втайне от инструкторов настраивались на волну Москвы, слушали сообщения Совинформбюро. Абверовцы, предполагая о такой возможности курсантов, разрешили им слушать передачи из Москвы. При этом они считали полезными для своих агентов знания истинной обстановки в Советском Союзе.

– Да, не в ту степь заехал лектор, – сказал Малышев.

– Это когда наши чистят немчуру в хвост и гриву, – произнес Ястребов и осекся, испугавшись своих слов.

– Правильно оцениваешь обстановку, – подбодрил курсанта Мелетий, добавил: – Когда окажешься на нашей стороне, надеюсь, знаешь как поступить.

– Знаю, – тихо произнес Ястребов.

– Через три дня мы выпускаем ваш курс, – сказал Малышеву заместитель начальника школы. – А еще через три дня переправим вас к русским. О деталях проинструктируем. До выброски в тыл противника будете жить в другом корпусе вместе со старшим вашей группы.

Старший оказался мрачноватым неразговорчивым человеком. Лишь буркнул:

– Ресин.

И больше ни слова не произнес. Малышев назвал себя. Ресин не докучал Мелетия никакими вопросами. За день до выхода на задание Ресин заболел. Ночью он бредил, называл кого-то «товарищ майор», рассказывал о разведывательной школе, администрации и выпускниках школы. Утром Ресин сказал:

– Ночью мне пришлось туго, был жар. Надо сходить к врачу. Не слышал, я тут… не бредил, часом?

– Не знаю. Я сразу же заснул.

Ресин пошел умываться. Малышев обшарил карманы его куртки. В записной книжке оказалась фотография молодой женщины. На обороте – имя, написанное латинскими буквами – «Инга». «Еще одна проверка», – решил Мелетий.

Через полчаса он уже докладывал начальнику школы о том, что говорил «в бреду» заболевший Ресин. Выслушав его, шеф школы заметил:

– Вам, Лесков, повезло. Если бы не эта случайность, все могло кончиться для вас печально. Мы, разумеется, примем надлежащие меры.

На следующий день начальник разведшколы вызвал Малышева. В кабинете были и другие офицеры. Они поинтересовались, готов ли Малышев к выполнению ответственного задания в тылу русских войск. Получив утвердительный ответ, шеф школы объявил:

– Старшим вашей группы будет разведчик Иван Гладких.

Когда их свели вместе, Мелетий попытался установить с напарником, интеллигентного вида блондином, близкие отношения, но успеха не имел. Правда, Гладких признался ему, что пошел в школу абвера, чтобы вырваться из лагерного ада, но до конца раскрыть душу не пожелал.