– А что хочет эта журналистка?

– Она хочет написать материал-расследование об этом убийстве. Для этого просит встречи с Зюзей.

– Что ты ответила?

Он обратился ко мне на «ты»?

– Ну, я соврала, что помогу ей.

Согласно сложившейся в наших отношениях традиции, на этом месте разговор должен был прерваться. Я почти видела, как загорается в мозгу Ника красная лампочка с надписью: «Осторожно! Угроза разглашения!» Но на удивление, знакомый сценарий был отложен в сторону.

Ник встал с дивана. Теперь было совершенно очевидно, что его головная боль вернулась. Он прошелся по кабинету, остановился у окна, постоял так несколько минут. Солнечный луч, пробившийся сквозь крону тополя за окном, позолотил его волосы.

– Ну вот, – сказал он тихо, оборачиваясь. – И что ты теперь о Зюзе думаешь?

– О Зюзе – ничего не думаю. – Как ни странно, это было правдой. В моих глазах она всегда была сумасшедшей, злобной и эгоистичной старухой. Теперь стала еще и убийцей. Неудивительно, если учесть ее истеричность. – Я думаю о тебе. Все-таки это не комильфо – людей подставлять. Тем более вместо Зюзи. Даже как-то противно.

Он обернулся. Я с удивлением увидела, что он беззвучно и безумно смеется.

– Моя жизнь – просто цирк какой-то! – продолжая смеяться, произнес Сухарев. – Сначала отец-самоубийца, мать-алкоголичка, потом жена-эротоманка, потом сумасшедшая теща! Здорово! И как это люди без всего этого живут?

– И еще любовница-шантажистка, – вклинилась я в его веселье.

Его жутковатый смех оборвался.

– Да не сажал я его в тюрьму! – громко и почти весело сказал Ник. – Нет! Ему следователь просто не поверил. То, что говорил Комов, выглядело бредом. Когда следователь увидел Зюзю, перед ним была старуха калека, седая, морщинистая, разбитая параличом. А Комов утверждал, будто они с этой старухой состояли в интимной связи. Кто такому поверит? И еще сложнее было поверить, будто из-за любовника пожилая мать застрелила из ружья собственную дочь. Я, конечно, тоже сказал, что моя жена мне верна, а теща настоящий ангел.

– А Зюзя что говорила?

– Зюзя сообщила следователю, что обо всем произошедшем она ничего не помнит. Не помнит, совсем! – неожиданно пропел Ник. Я не успела удивиться, как он продолжил в своем обычном ироничном тоне: – Ей сказали, что ее дочь застрелена из ружья. Она была ошарашена. Плакала, причитала и – ничего вспомнить не могла. У нее спросили, кто тот парень, который вытащил из горящего дома Митьку? Она сказала, что не знает. Если честно, то я думаю, что ей даже фотографию Комова не показали. Возможно, память бы к ней вернулась, если бы она увидела своего любовника. На суде она тоже не была, после инсульта она просто физически не могла давать показания.

– Ну а как ты сам правду узнал?

– Комов рассказал следователю все, как было, а мне его признания адвокат принесла.

– И ты ему поверил?

Ник пожал плечами:

– Не сразу. Сначала решил, что он просто идиот, раз такую историю пытается за правду выдать. Но потом подумал немного и поверил. Понимаешь, я знал, что Комов в дом Зюзи на Новый год не случайно попал. Знал, что теща завела молодого любовника. Это мне Оксанка рассказала. Я даже видел его случайно. Знал, что Зюзя – истеричка. Она могла что угодно выкинуть. Ну и очень большое впечатление на меня произвело, что Комов моего сына из огня вынес. Это, может, и не доказательство его правдивости, но говорит о том, что он не убийца по натуре. Разве не так?

Между прочим, слушая запись, я тоже подумала, что Комов – личность непростая. Пытается разжалобить болезнями, чуть ли не шансон поет, а свой геройский поступок никак не пытается использовать. Словно бы даже не осознает, что мальчика от смерти спас. Наверное, он даже не подумал, что можно из горящего дома самому выйти, а ребенка бросить. Это был естественный для него поступок.

– А потом что было? Я так и не поняла, почему Комов в убийстве признался.

– А это – отдельная история. За день до суда Комов сказал Жанне, что собирается признаться в убийстве. Она стала доказывать ему, что это ни к чему хорошему не приведет. Он все понимал, очень нервничал, не знал, что делать. И рассказал ей, что взять на себя убийство его уговаривал друг. Вроде бы этот друг знает, что делать, у него брат в тюрьме сидел и рассказал, что лучше сразу признаться и сделать вид, будто раскаялся. Дескать, все равно посадят, а раскаяние смягчает наказание.

– И он признался на суде?

Ник снова достал сигарету.

– Да. Признался, сволочь. Только не затем, чтобы наказание смягчить.

– А для чего?

Закурив и поморщившись от дыма, Ник ответил:

– Это я позже узнал. Намного позже! После суда прошло около полугода, и стал мне звонить один человек, который говорил такие вещи: он сам – живой свидетель того, что Комов мою жену не убивал. Он знает, что Оксану застрелила ее мать, что Комов жил с моей тещей и сто раз рассказывал о приступах ярости Зюзи. Звонивший парень не верил, что моя теща крупно не в себе, он считал, что я ее покрываю.

– Зачем тебе ее покрывать?

– Дескать, я решил скрыть измену жены.

– И чего хотел этот человек?

– Как – чего? – ехидно удивился он. – Денег, конечно. Когда я сказал, что его доказательства – ерунда, он ответил, что если я отказываюсь платить, то он увезет моего сына. Я сказал, чтобы он шел в задницу.

– Ты не стал платить?

Сухарев вздохнул:

– Стал. Стал, и еще как! Парень, его звали Виктор, перезвонил мне позже. Сказал, что я зря ему не верю. «Спустись во двор, – сказал он, – а я тебе перезвоню через пять минут». Я спускаюсь, а там – труп моей собаки. У меня кавказская овчарка была… Умница такая, красавица. Ее звали Абигайль. И вот – лежит моя Абигайль, еще живая, только слабо поскуливает. С тех пор больше собак не завожу… Не буду вспоминать! Выпить надо. Тебе налить?

– Нет, мне еще за Митькой ехать. И что потом?

– Виктор перезвонил, я спросил – Комов в доле? «А зачем он признался в убийстве?» – говорит Виктор. Я сказал, что дам ему денег. Не из страха, пусть не надеется, что я испугался. Заплачу только потому, что Комов моего сына спас.

– Много заплатил?

– Много. Сто двадцать пять тысяч долларов. Для меня тогда это были огромные деньги. Мне Сидорыч занял.

Мы помолчали пару минут.

– Ник, а тебе не кажется, что Виктор с Комовым не поделился деньгами?

– Кажется.

Как я узнала немного позже, Ник «забыл» рассказать мне еще одну подробность: шантажист или его приятели избили Сухарева до полусмерти. И каждый новый приступ головной боли напоминал ему об этом.

Пора было ехать за Митькой, но я хотела еще кое-что выяснить. Если сегодня день признаний, то должна же и я хоть что-то с этого получить.