– Я знаю, чем тебя шантажировала Жанна. У нее было твое признание в убийстве жены. И черт тебя возьми, чего же ты испугался, если знал, что Оксану застрелила Зюзя? Чем тебе могло навредить то признание?

Услышав мои слова, Ник напрягся, но потом презрительно фыркнул:

– Ты думаешь, я бы пошел на условия Жанны, испугавшись, что меня посадят за убийство жены? Ты думаешь, что я отказался бы от тебя только поэтому?

Я молчала, не понимая ничего. Ник, не дождавшись реакции, махнул на меня рукой и направился к столу, где мучительно долго искал сигареты и зажигалку. Закурив, он хлопнул зажигалкой по столу и громко, словно обращаясь к строю прапорщиков, заговорил:

– Скажи мне, как бы я смотрел в глаза Митьке, если бы она показала ему это чертово трижды проклятое признание! Как бы я объяснил ему, что его мать была шлюхой? О ней уже все говорили, даже Сидорыч мне мозги промывал! Пойми, я ее не убил только случайно. Разводиться она не желала, грозилась Митьку отсудить, опять бы сыр-бор на весь город пошел. У меня руки чесались приложить ей как следует, и пусть будет что будет! Я не могу Митьке такие вещи рассказать. А Жанке что надо? Денег в основном. Ну и статус официальной дамы сердца, чтобы клиентов ловить. Это было бы так легко. Если бы не ты.

Хотелось, помимо прочего, задать вопрос: каким образом гадкой Жанне удалось забеременеть от святого Ника? Но я удержалась.

И тут было бы самое время сообщить ему об Игоре, но я не могла. Молчание, которое повисло между нами, казалось очень плотным и вязким. Пробиться сквозь него мне было не по силам…

Я глубоко вдохнула и на выдохе спросила:

– Что будем с журналисткой делать?

Ник не знал. Для начала мы решили с ней просто встретиться. Я набрала номер Вики и сообщила ей, что Николай Александрович послушал ее запись и готов выслушать саму Вику.

Бажова приехала спустя сорок минут после нашего телефонного разговора. Она не ожидала, что я «предам» ее, дав послушать ее диск Сухареву. Узнав, что он хочет с ней встретиться, Бажова решила, что ей грозит огромная опасность.

– Хорошо же, я приеду, – сказала она мне значительно. – Но если со мной что-то случится, то вам это так просто не сойдет с рук. Я все друзьям своим, журналистам, рассказала и улики оставила.

Про улики она, конечно, загнула. Кроме болтовни Алексея Комова, ничего у Бажовой не было.

Пока Ник ждал журналистку, я успела забрать Митьку из школы и отвезла его на занятия по английскому.

Вернувшись в кабинет Сухарева, я застала такую картину: Ник, присев на край своего стола, молча выслушивал горячий спич журналистки о правах невинно осужденных. Несмотря на то что Вика сидела на краешке огромного кожаного кресла, казалось, будто речь ее звучит по крайней мере с броневика.

Я вошла в комнату и, вежливо кивнув, тихонечко присела в кресло у окна.

Слушая девушку, совершенно неожиданно я поняла нечто такое, что в головы нам с Ником сорок минут назад не пришло: Вика понятия не имела, что Ника шантажировал дружок Комова.

Как только в речи Бажовой образовалась небольшая пауза, я сразу же ею воспользовалась:

– Виктория, а как Алексей распорядился деньгами?

Вика повернула ко мне худенькое лицо с усталыми карими глазами. Она была такой маленькой, такой замученной борьбой за правду, что я сделала второе грандиозное открытие: передо мной сидит фанатик.

– Какие деньги? Откуда? – растерянно спросила она. «Деньги» она произносила, как неприличное слово.

– Ваш подзащитный специально в убийстве признался, чтобы потом шантажировать Николая Александровича. – Я кивнула в сторону удивленно поднявшего брови Сухарева. До него еще не дошел смысл моей провокации. – Моему мужу угрожали расправиться с сыном, и он заплатил Алексею сто двадцать пять тысяч долларов за те годы, которые Алексей провел в тюрьме. Вы не знали?

Я не случайно именно так подала информацию. Если я хочу, чтобы Вика отцепилась от Ника и Зюзи, необходимо было смутить Бажову, посеять в ее голове сомнения в искренности Комова. Фанатики не умеют прощать – черное или белое, ангел или демон. И очень хорошо, что об афере приятеля Комов Вике не рассказал. Это было мне на руку. Упоминать Виктора при Вике я тоже не стала – надо убедить ее, что именно Комов был инициатором шантажа.

А Вика-то купилась.

– Нет, я не знала. – Бажова была не просто смущена. Она была раздавлена. А через две секунды фанатка обрела новую правду. – Вы врете!

– Вообще-то нет. – Ник наконец-то сориентировался. – Три раза мой адвокат, с которой вы неоднократно общались на суде, переводила деньги на специальный счет, для Алексея Комова и его помощников.

– Он бы сказал! Алексей – очень честный человек, я десять лет его знаю, я обо всем в жизни с ним говорила! Он бы мне рассказал, если бы получил от вас деньги. И потом, какие деньги могут оправдать то, что он лучшие свои годы в тюрьме провел?!

Сухарев усмехнулся в своей обычной высокомерной манере, которая всегда меня раздражала, а сейчас казалась как нельзя кстати:

– Виктория, вы хотите сделать разоблачительный материал? А продавать его собираетесь по крайней мере в федеральные издания?

Вика снова возмутилась:

– При чем здесь «продавать»? Я хочу всей стране рассказать, что вы сделали! Как вы человека невиновного в тюрьму засадили.

– Да, – откровенно издеваясь, кивнул Ник. – Конечно, интересная тема. Только понадобятся доказательства, факты. Вы нашли следователей по этому делу? Они подтвердят, что улики против Комова были сфабрикованы?

– Я найду!

– Найдите. Спросите их, как это получилось? Ведь они или не справились со своей задачей, или приняли от меня взятку. Вы ни разу этого не произнесли, но уверены, что я заплатил следователю, судье, кому-то еще, чтобы Комова посадили, а про мою тещу вообще забыли. Думаете, после публикации вы будете со мной судиться? Нет. Вам предъявят обвинение в попытке опорочить наши следственные органы. Кажется, это уголовное дело. Точно я не знаю, вам надо будет у юристов проконсультироваться.

Вика задумалась. Мы давили на нее, как в ОГПУ. Честно говоря, я уже засомневалась, что это правильно.

– Ваш адвокат – это та женщина, которая Алексея на суде защищала?

– Да.

– Она, наверное, все об этом деле знает?

– Знает, – согласился Сухарев.

Я не могла понять, куда Вика клонит? Наконец она вздохнула, решительно поднялась и сказала:

– Вы можете говорить все, что вам угодно. Правда – это такая вещь, которая никому не нужна. Но она всегда побеждает.

Кажется, это означало: «Мы пойдем другим путем!»

Когда дверь за Викторией закрылась, Сухарев подошел ко мне, взял за руку, поднес ее к губам. Поцеловав ее неожиданно ласково, он сказал: