Чуть впереди них, словно возглавляя процессию, склонив голову так, что длинные светло-русые волосы целиком закрывали лицо, шел совершенно нагой человек ростом куда выше любого другого. С первого взгляда казалось, будто человек этот поглощен некими размышлениями (тем более что руки он на ходу держал за спиной, а я и сам нередко точно в той же манере расхаживал по покоям, размышляя над множеством бед и невзгод, осаждавших наше Содружество), однако вскоре мне удалось разглядеть сталь цепи на его запястьях.

XVI. Эпитом

Уже не столь невежественный, как прежде, я спрыгнул с мостков и после долгого, медленного, скорее приятного, чем пугающего падения встретил шествие на полпути.

Пленник даже не поднял взгляда. Разглядеть его лица как следует я не смог, однако видел этого человека, определенно, впервые. Ростом он, по меньшей мере, не уступал экзультантам, а над матросами возвышался на добрых полголовы. И плечи, и грудь, и, насколько я мог судить, руки его оказались развиты – на зависть всякому, могучие мускулы бедер пружинили, играли на ходу под бледной до полупрозрачности кожей, словно тела анаконд. В золотистых прядях его волос не нашлось ни следа седины, и, судя по стройности, ему было от силы лет двадцать пять, а может, и меньше.

Троица, следовавшая за удивительным пленником, выглядела – зауряднее не бывает. Все среднего роста и средних же лет; мужчина, кроме плаща, был облачен в длинную блузу с рейтузами, а обе женщины в свободные платья чуть ниже колена длиной. Оружия ни при ком из них не имелось.

Стоило им приблизиться вплотную, я отступил далеко в сторону, однако какого-либо внимания удостоился только со стороны матросов. Несколько (хотя никого из них я не узнал) замахали мне, призывая присоединиться к их празднеству. Лица гуляк лучились радостью, перехлестывающей через край, требуя поделиться ею со всяким встречным.

Я поспешил к ним, и тут меня крепко схватил за руку Пурн. Не заметивший его вовремя, я вздрогнул от страха и неожиданности – ведь он уже дважды успел бы меня заколоть, но нет, на лице его отражалась лишь радость встречи. Прокричав что-то (слов я в общем гомоне не разобрал), Пурн от души хлопнул меня по спине. Спустя еще миг Гунни, отпихнув его в сторону, расцеловала меня столь же крепко, звучно, как и при первой встрече.

– Подлец ряженый, – сказала она и поцеловала меня снова.

На этот раз поцелуй вышел не таким грубым, но куда более затяжным.

Выяснять с ними отношения в таком гаме явно не стоило, и, откровенно сказать, если им хотелось со мной помириться, то я (не имевший на борту ни единого друга, кроме Сидеро) был бы этому только рад.

Змеей втянувшись в дверной проем, наша процессия миновала длинный, круто тянувшийся вниз коридор, а коридор тот привел нас в отсек, не похожий ни на одно из помещений, где мне когда-либо доводилось бывать. Стены его казались иллюзорными, зыбкими, но вовсе не призрачными – скорее, необычайно тонкими, тоньше ткани, готовыми лопнуть в мгновение ока, и мне тут же вспомнился мишурный блеск балаганов ярмарки Сальта, где я лишил жизни Морвенну и свел знакомство с зеленым человеком. Охваченный недоумением, силясь понять, к чему все это, я замер посреди общего галдежа.

Тем временем одна из женщин в плащах уселась на высокий табурет и захлопала в ладоши, призывая сошедшихся к тишине. Не подогретое вином, веселье матросов слегка улеглось; ее вскоре послушались, и загадка моя получила ответ: за тонкими стенами негромко, но явственно шумел ледяной ветер Йесода. Вне всяких сомнений, я слышал его посвист и прежде, только сам того не сознавал.

– Дорогие друзья! – заговорила женщина. – Благодарим вас за гостеприимство и помощь, и, разумеется, за все внимание, уделенное нам на борту этого судна.

Матросы откликнулись нестройным гомоном – кто попросту добродушными возгласами, а кто и блеснул простонародной, провинциальной учтивостью, в сравнении с которой манеры придворных выглядят сущей дешевкой.

– Знаю, многие из вас родом с Урд, однако хотелось бы точней оценить, сколь много здесь ее уроженцев. Будьте любезны, покажитесь. Пусть каждый, кто родился на мире под названием Урд, поднимет вверх руку.

Руки подняли почти все.

– Всем вам известно, к чему и за что приговорены нами народы Урд. Теперь они полагают, будто заслужили наше прощение и шанс вновь занять те же места, что и в прежние…

Большая часть матросов, в том числе – Пурн (но Гунни, как я отметил, к ним не примкнула), разразилась свистом и глумливыми выкриками.

– Посему они, дабы заявить об этом, и отправили к нам эпитома. Да, он пал духом и скрывался от нас, но этого не следует ставить в вину ни им, ни ему. Напротив, мы полагаем, что подобная демонстрация осознания вины, лежащей на родном мире, свидетельствует в их пользу. Сейчас мы, как видите, собираемся отвезти его на Йесод, для судебного разбирательства. В то время как он будет представлять Урд на скамье подсудимых, прочим надлежит представлять ее на скамьях амфитеатра. Принуждать к сему кого-либо мы не станем, однако ваш капитан дал позволение взять с собой тех из вас, кто пожелает. Прежде чем корабль снова отправится в путь, всех их вернут на борт. Те, кто не хочет лететь с нами, пусть удалятся немедля.

Несколько матросов из задних рядов тихонько двинулись к выходу.

– Также, – продолжила женщина, – пусть нас покинут и те, кто рожден не на Урд.

От толпы отделилось еще несколько матросов. Больше никто не ушел, хотя, по-моему, многие из оставшихся походили на людей разве что смутно.

– Все остальные готовы отправиться с нами?

Оставшиеся согласно загудели.

– Постойте! – крикнул я, пробиваясь вперед, где меня наверняка услышат. – Если…

И тут произошли разом три вещи: Гунни крепко зажала мне рот, Пурн заломил руки за спину, а пол, который я принимал всего лишь за палубу какого-то странного отсека нашего корабля, ухнул куда-то вниз.

Падая, он накренился так, что и мы, и толпа матросов, не устояв на ногах, смешались в кучу, а падение оказалось ничем не похожим на прыжки по вантам. Ненасытное тяготение Йесода немедля вцепилось в нас, повлекло книзу, и после множества дней в едва ощутимом притяжении корабельных трюмов показалось мне невероятно сильным, пусть даже значительно уступало тяготению Урд.

За переборками взвыл во весь голос чудовищный ураган, и в тот же миг переборки исчезли, как не бывало, однако что-то – что именно, мы бы сказать не смогли – по-прежнему заслоняло нас от буйного ветра.