Тетя Ника увидела, как жадно ест хинкали Тамаз, отметила и грязную рубашку соседа, и его сгорбленную спину – человека, которого постоянно бьют, и он привык склоняться под ударами. Она видела, как Бэла поставила на стол соус, что-то спросила у Тамаза, а он ничего не видел и не слышал. Он ел так, как ест человек, не чувствующий ни вкуса, ни запаха еды, – будто «заедал» свое горе. Как в последний раз. Бэла стояла рядом. Пододвинула миску с соусом. Налила в стакан компот. Улучив момент, убрала грязную тарелку и поставила чистую. В этих движениях тоже была боль, разочарование, тоска. Тетя Ника подумала, что, возможно, Бэла и права – если бы она вышла замуж за Тамаза, как собиралась и как хотела, когда им было по восемнадцать лет, вся жизнь могла бы сложиться по-другому. И тогда бы Бэла не осталась вдовой в тридцать пять лет. А у Тамаза не было бы тещи, которая сначала выпила всю его кровь, а потом умерла. И Тамаз не знал, как жить без такого добровольного донорства.

Тетя Ника, забыв про лаваш, вернулась домой и приготовила ужин. Испекла наполеон и оставила кастрюлю, чтобы Роберт и Кети могли «доесть пальцем». Она помнила, как ее маленькая дочь больше всего ждала не самого торта, а того момента, когда мать отдавала ей кастрюлю с остатками крема.

Роберт тогда был счастлив. Ему было хорошо с Кети и тетей Никой. Они с Кети сначала наперегонки доедали крем из кастрюли, а потом ели все, что наготовила тетя Ника. Роберт даже радовался, что Серго бросил Кети, – ведь иначе она бы была с ним и не сидела бы сейчас рядом с Робертом.

Роберт бежал из школы, чтобы побыстрее прижаться к тете Нике или к Кети. Он обнимал тетю Нику за талию и знал, что сейчас подойдет Кети и обнимет их обоих. И они так постоят, буквально минуту. Или Кети встретит Роберта на пороге дома, погладит по голове, чмокнет в макушку, и тут же подойдет тетя Ника, чтобы тоже обнять его и дочь. И снова наступит эта минута, растянутая в вечность – абсолютного счастья.

Роберт стал лучшим учеником не только в классе, но и во всей параллели. Кети помогала ему делать домашние задания. Они вместе рисовали, учили стихотворения наизусть, решали задачи по математике. Кети требовала, чтобы Роберт много читал, слушал музыку. Ему нравилось учиться. Но еще больше нравилось, когда Кети хвалила его за достижения. Тетя Ника пекла на его день рождения торты и пирожные, приносила в класс и угощала одноклассников. Роберта все любили. Конечно, он прекрасно понимал, что к другим детям на родительские собрания приходят мамы, бабушки, тети. А на его собрания ходят или Кети, или тетя Ника. Не мама. Однажды он даже решил, что его мама – Кети, а бабушка – тетя Ника. И жил с этим чувством счастливо и спокойно. Городок был маленький, так что к Роберту все относились с нежностью и заботой. Наверное, жалели. Роберт не слышал разговоров за своей спиной, потому что все сплетни пресекали тетя Ника и Кети. Они хотели, чтобы мальчик рос обычной жизнью. Чтобы он как можно дольше оставался ребенком – чистым, наивным, искренним, честным. Кети учила его не врать, не скрываться, рассказывать о том, что беспокоит и тревожит. Роберт рассказывал то, что Кети хотела услышать, лишь бы ее не расстраивать. Но ни за что бы в жизни он не признался ей в том, что давно вырос. Внутри. И понимает больше, чем многие из его одноклассников. Что он куда более взрослый, чем она про него думает. К сожалению, к его огромному сожалению.

Роберт изо всех сил старался продлить эти счастливое время. Понимал ли, что оно скоро закончится? Конечно. И этот факт он принял намного раньше, чем Кети. То лето, когда он переходил из младшей в старшую школу, стало последним летом его детской жизни. Он это чувствовал и не всегда мог справиться с эмоциями. Кети, когда Роберт капризничал, хотел прогулять школу или просто хулиганил, говорила: «Ты же мужчина. Прими верное решение. Я знаю, ты поступишь правильно».

И Роберт шел в школу, брал себя в руки, хотя ему очень хотелось плакать, кричать, бежать – куда угодно, лишь бы подальше от дома, Кети, тети Ники и всего того, что заставляло его быть мужчиной и вести себя достойно. Иногда с ним что-то случалось – неожиданно, непредвиденно, – и он задыхался, начинал кашлять так, что тетя Ника отводила его к врачу, подозревая астму. Врач говорил, что астмы у Роберта нет, а есть взросление. И прописывал режим дня, сон, отдых, полноценное питание, разумные спортивные нагрузки. Можно отвар пустырника или валерьяны на ночь. Роберт знал, что врач его понимает – он задыхался от слез. Кашлял, чтобы не расплакаться. Роберт физически чувствовал, что детство уходит. И это не было связано с переходом в старшую школу, как все думали.

В то лето тетя Ника нашла Кети жениха. Не местного. Кети считалась уже слишком «взрослой» для невесты, но была такой красавицей, что никто не смел поспорить с очевидным. Она расцвела, немного поправилась, «не гремела костями и не тыкалась ребрами», как радостно всем сообщала тетя Ника, улыбалась так, что все вокруг становились счастливыми. У Кети вновь появились ямочки на щеках, которые так нравились Серго и которые так тщательно прорисовывал Роберт, когда писал портреты своей воспитательницы, подруги, первой любви – девушки, которая заменила ему всех. Роберт любил тетю Нику, но Кети стала для него вселенной.

Роберт видел, что тетя Ника нервничает перед знакомством-сватовством. Она не знала, чего ожидать от дочери. И даже не знала, каким богам молиться, чтобы все прошло хорошо. Но Кети понравился жених – немолодой, старше ее на десять лет. Кети не стала бы врать и притворяться. Она смеялась, поправляла волосы, пошла танцевать, чего давно не делала. А Кети так танцевала лезгинку, что мужчины по углам разбегались, признавая поражение. В тот вечер Кети снова была легкой, удивительно красивой, яркой, страстной. Роберт, который тоже присутствовал на ужине, начал задыхаться. Тетя Ника объяснила гостям, что у мальчика астма. Но Роберт задыхался от ревности, любви к Кети и осознания того, что ее заберет этот старик, который сидит за столом. Роберт хотел выкрикнуть этому мужчине, что он хуже Серго, что он не знает, какая Кети, но не мог – кашлял, задыхался, а потом убежал в туалет – кровь пошла носом. Так уже бывало. Приступы совпадали с уроками физры или итоговыми контрольными. А теперь никто не догадывался, что Роберт страдал из-за Кети.

Тетя Ника все правильно рассчитала – жених окружил Кети заботой, любовью, нежностью, но в его действиях чувствовались спокойствие, мудрость и уверенность взрослого человека. Кети согласилась выйти замуж. Роберт, которому об этом сообщила тетя Ника, пошел в ванную и разбил зеркало и плитку на стене. Потом безутешно плакал, не понимая, как мог такое натворить. Тетя Ника и прибежавшая Кети успокаивали Роберта и говорили, что для него ничего не изменится – и тетя Ника, и Кети останутся ему родными. Да, Кети уедет к мужу, но тетя Ника ведь никуда не денется, и Роберт не лишится дома. Тетя Ника не перестанет о нем заботиться. И Роберт сможет делать уроки в комнате Кети, если захочет. Брать ее грифельные карандаши, этюдник, книги – все, что пожелает. Она все оставит Роберту. Ничего в новый дом не заберет.

Роберт кивал, но чувствовал, что обе женщины, самые близкие и дорогие ему, мыслями находились уже далеко, в новой жизни. Он хотел не обижаться, но все равно плакал безутешно и горько.