вполне человеческое, мы решили пригласить к себе двух тех самых очаровательных девушек, сидевших за соседним столом. Увы, только двух, потому что пока я наслаждался прорывом, а потом выяснял отношения с первой фрейлиной, прекрасная Ася уже отбыла в Москву…

Девушки и на самом деле оказались очаровательными, они с интересом смотрели коллекции разрисованных камней, которые мы покупали на набережной – Вася по такому случаю «сбегал» быстренько за своей, – потом играли в кости, и уже затеплилась дружба, причем на этот раз наши симпатии без всяких конфликтов распределились: мне больше понравилась та, что с веснушками, Васе маленькая, и они, похоже, это спокойно приняли. Именно спокойно, потому что перспективы, видимо, не просматривалось…

Провести с нами вечер девочки «не смогли». Что и не удивительно, ибо какие же симпатичные девушки будут совершенно свободными после стольких дней, проведенных уже на курорте?

И тогда по моему настоятельному предложению мы с Васей направились после ужина к столовой турбазы, где намеревались встретить давешних фрейлин. То есть Лен.

10

Напоминаю к сведению отчаявшихся пессимистов: под лежачий камень вода не течет. Все это знают, конечно. И я всю жизнь знаю. Однако же как трудно «камню» не лежать, а подняться! Да, за это я все-таки уважаю Василия: при всех своих странностях, он – активен. Пусть ему не везет, пусть слишком он суетится, пусть активность его иногда чрезмерна и мелка. Но он действует! В отличие, например, от меня, который все-таки очень много сам с собой рассуждает.

Зря Вася обижался на меня – мы бы с ним все же составили прекрасный тандем. Он – разведка, летучий отряд, я – тяжелая артиллерия. Или так: он – артподготовка, а я – танковая бригада, занимающая обстрелянные позиции. Разумеется, и разведка, и орудийные расчеты артиллеристов тоже занимают отвоеванные позиции – и мы могли бы, не ссорясь, каждый раз договариваясь, неплохо проводить время, и ему не надо было бы догонять пролетающие мимо капли. И совсем не обязательно было бы ему всегда быть на вторых ролях, доказательство этого, пусть и не из самых привлекательных – Наташа и Ира, которые вполне симпатизировали ему, и он намеревался обязательно связаться с ними в Москве… Но чтобы все продолжалось, мы должны прежде всего быть в добром согласии друг с другом и, конечно, уметь уступать, а не переть бесполезно на стенку, когда женщина делает выбор…

Так думал я, когда мы шагали к столовой турбазы и между нами установилось нечто похожее на то, что было в самые первые дни, до Гали. Вот что разделяет людей – обиды и зависть! Одному повезло в чем-то, другому нет… И все равно есть выход: достоинство! Человеческая высшая суть!

Если вы можете держать голову высоко,

Когда вокруг теряют головы

И обвиняют в этом Вас…

Если Вы умеете ждать

И не уставать от ожидания…

Если вы можете справиться

С успехом и провалом…

Если вы можете поставить на карту

Все свои победы и проиграть

И начать все с начала,

И никогда не промолвить слова

О своем поражении…

Если вы можете заставить

Сердце, мускулы, нервы

Служить Вам долго…

Если Вы можете заполнить

Одну быстролетящую,

Не прощающую минуту

Шестьюдесятью секундами смысла…

Тогда Земля и все, что на ней –

Ваше!

Это – Киплинг. Неплохо, не правда ли?

Не доходя до столовой, мы встретили Таню, одну из троих принцесс, явно претендовавшую в тот наш вечер на лидерство и своей капризностью и амбициозностью, очевидно, разрушившую наш предполагавшийся совместный поход в горы. И – нашедшую, слава Богу, свое счастье со стальнозубым саксофонистом…

– А девочки на набережной, у причала. Вы их не встретили? – вполне доброжелательно произнесла она.

И мы пошли. И действительно у причала увидели их. Двух Лен. Они стояли в сумерках, прислонившись к железному парапету, и смотрели, как мы приближаемся. А когда мы приблизились, глаза первой фрейлины заполнили все ее лицо, смотрели на меня, не отрываясь, и светились таинственным светом. И губы ее слегка шевелились, как будто она очень хотела сказать мне что-то. И если есть на самом деле такое явление, как биотоки, то они просто струями излучались и образовывали за моим затылком завихрение таким образом, что прямо-таки притягивали меня к ней… Что это вдруг?

– Ну, как жизнь, Лена? – бодро спросил я.

– По-разному, – сказала она, и я только еще убедился в том, что почувствовал с первого взгляда.

Так она это сказала, с такой интонацией, не отводя своих огромных светящихся глаз, что стало ясно: я могу ее сейчас взять за руку и вести. Она пойдет. Ничего себе, да?

Вася говорил что-то другой Лене, а мы с первой фрейлиной продолжали смотреть друг на друга. Машинально я взял ее за руку, и тотчас сжавшиеся вокруг моей кисти пальцы ее еще раз подтвердили то, о чем я подумал.

И мы все четверо, разговаривая о чем-то, пошли по набережной. Начался дождь.

– Придешь ко мне чуть попозже? – спросил я свою Лену тихо.

– Приду, – ответила она тотчас.

Мы все направились ко мне смотреть камешки. Посмотрели – Вася не преминул сказать, что у него коллекция больше и богаче, что я, разумеется, подтвердил, – а другая Лена сказала, что ее ждут, а потому придется уж как-нибудь одному Роберту… Вышли все, но через некоторое время мы с первой фрейлиной вернулись.

Вернулись, вошли в мою комнату. Едва вошли, как Лена сказала, что очень устала сегодня и хочет спать.

– Ты останешься у меня? – спросил я.

– Нет, сейчас пойду.

Но не пошла. Все было на этот раз как-то спокойно и просто. Мы легли рядом, составив кровати, но не касаясь друг друга. И спали. Но под утро…

Да, сколько же все-таки туману напустили по этому поводу не очень уважаемые мною наши предшественники-братья! Сколько пустых наставлений, здорово похожих на заклинания от нечистой силы. А любовь как расценивали? Чем больше человек ослеплен, чем больше он не владеет собой, чем больше он фактически эгоист, причем одуревший, ничего не соображающий, не могущий даже видеть, словно обалдевшее от похоти животное – тем больше он, значит, любит… И тем больше ему прощается. Даже в Уголовном суде человек, ослепленный ревностью или внезапным аффектом получает скидку… Фантастика! Кто кого перещеголяет в тупом безумстве! Как будто голова дана человеку для того, чтобы ее терять, как будто разум только и ждет, чтобы его лишились. И это как раз считалось, а частенько и сейчас считается мужественным, «крутым», «прикольным»! Когда человек размышляет («шестьюдесятью секундами смысла»…),