понимание и недвусмысленное одобрение их поступку, и их смелой естественности в нем! Я бы даже восхищение красотой их тел не так уж и выразил, потому что важно было высказать восхищение более важное, более нужное им сейчас – восхищение смелостью их и тем достоинством, с которым они, пойдя на него, держались! Да, именно! ДОСТОИНСТВОМ! Вот что восхитило меня все же больше всего, вот почему картинка, сценка эта была столь прекрасной! ДОСТОИНСТВО было в каждой из них, и именно оно делало их неуязвимыми, защищенными от вульгарных мыслей и чувств! Вот почему особенно были они так прекрасны, и теперь я считаю, что это был с их стороны тоже – прорыв…

Но, увы. Не только красотой, достоинством, смелостью женщин и моим восхищением запомнилась мне та сценка.

Ведь на поляне были и еще люди, не только они и я…

Конечно, не многие видели их – березки скрывали!… – но кое-кто видел, и вот реакция тех, кто видел, тоже мне очень запомнилась.

Во-первых, та самая небольшая группка, ближайшая ко мне. Молодой мужчина лет тридцати пяти, очевидно, муж и отец, женщина такого же возраста, полная, плохо причесанная, вся какая-то озабоченная, одетая в безвкусный, мятый, некрасивый купальник – очевидно, жена. И их дочка лет восьми. С самого начала, надев очки, я обратил внимание на обеспокоенное лицо женщины, которая поглядывала то в сторону живописной группы женщин, то на мужа, то на меня. Теперь же, когда я водрузил очки и смотрел туда, женщина прямо-таки не находила себе места от беспокойства, смотрела на меня, ища сочувствия, чувства так и распирали ее, и чувства эти были, конечно же, весьма далеки от моих. «Что же это делается, граждане? Как же это? Средь бела дня прямо… Что же это?» – только что не кричала она во всеуслышание, а не кричала потому, видимо, что ее муж хотя и поглядывал время от времени в сторону девушек, но очень сдержанно и незаметно, и ей никак не представлялось возможности наброситься на него с упреками. Увидев же меня и поняв, что я разглядел, она так пыталась найти хоть на моем лице признаки «благородного негодования», но не нашла, и это, очевидно, вызвало еще большее недоумение в ее смятенной душе. И было смешно и жалко наблюдать ее беспомощность, ее растерянность, ее плохо скрытое отчаянье от того, что мы, молодые мужчины, видим, видим эту бесстыдную красоту и… и… может быть, даже сравниваем… «Безобразие! Бесстыдницы… Конечно, у них детей-то нет, небось, поэтому и… Ах, негодницы!» Но и муж ее, и я, и сами девушки вели себя спокойно, тактично и никак, никак не могла она найти что-то, к чему можно было бы открыто придраться…

Но еще более яркой была не ее реакция и не реакция ее тактичного мужа.

Молодой – лет двадцати пяти – парень отделился от другой группки, почти совсем скрытой березками от меня, и, проходя в двух шагах, тоже явно рассчитывая на мою солидарность, угрюмо и мрачно, с распирающей его досадой, не проговорил – прошипел:

– Что, это теперь такая мода, да?

Такого, признаться, даже я не ожидал, хотя столько раз сталкивался с ханжеством. Чтобы двадцатипятилетний здоровый парень… Только что камнем не бросил в их сторону.

В сторону то ли утраченного, то ли – вдруг? – грядущего Рая, о котором наверняка и сам мечтал…

Да, вот так. Остается только представить, с каким чувством читал бы он эти мои записки, а особенно то место, где я описывал женские прелести Лены. Как жаль его, но чем же ему помочь? Впрочем, наедине он читал бы, может быть, как раз с интересом истинным…

Да, вот так, несмотря ни на что, думаю я: вдруг даже ему, этому «оскорбленному» парню, помогли все же те девушки? Вдруг, шипя и плюясь, все же задумался он? Ведь теперь, когда появился интернет с его огромными возможностями, известно, что наиболее посещаемы именно эротические, то есть, к великому сожалению, именно порнографические сайты. Хотя удивительного в этом нет ничего – запретный плод сладок, даже если он на самом деле гнилой и загаженный, увы.

Но тот небольшой прорыв на полянке, тот «пир во время чумы» быстро кончился. Слава богу, что естественно. Дело в том, что погода начала портиться, надвигалась тяжелая темно-серая майская туча («Люблю грозу в начале мая…») Девушки облачились в тряпочки свои – и тотчас сияние померкло. Потом они и вовсе оделись, натянули брюки и блузки, и тихо ушли с поляны. «Пир» кончился. Скрылось и солнце. Засобирались все. Оседлал и я своего двухколесного «конька-горбунка»…

А теперь возвращаюсь памятью к дням у южного моря.

12

Что же происходит, когда сближаются мужчина и женщина? Откуда эти удивительно сильные чувства? Почему красота природы, как правило, связана именно с продолжением жизни – ведь известно, что и цветки растений, и брачные, красивые и яркие наряды животных, и пестрые краски их вообще суть не что иное как половые признаки, привлекающие представителей разных полов друг к другу…

Когда встречаются мужчина и женщина – встречается нечто гораздо большее, чем два видимых глазом тела, столь похожих, имеющих лишь небольшие различия. Встречаются два таинственных поля с неясными пока для нас свойствами, которые столь сильно влияют друг на друга. Встречается нечто, может быть, почти независимое от нашей воли, нечто удаленное, чьими видимыми отростками, слабыми, смертными, несмышлеными являемся мы… И – кто знает? – может быть та душа, что, согласно оккультным учениям, ждет своего воплощения на Земле, как раз и сводит мужчину и женщину и дает им радость как награду за то, что они создадут, наконец, еще одно живое земное тело, которого она, душа, с таким нетерпением ждет? Именно об этом и в таком же ключе написал великолепное стихотворение Максимилиан Волошин, и написал он его, видимо, именно здесь, в Коктебеле:

«Сперва мы спим в пурпуровой пещере, наш прежний лик глубоко затая: для духов в тесноту земного бытия иные не открыты двери… Потом живем… Минуя райский сад, спешим познать всю безысходность плоти; в замок влагая ключ, слепые в смертном поте, с тоской стучимся мы назад… О, для чего с такою жадной грустью мы в спазмах тел горящих ищем нег, устами льнем к устам и припадаем к устью из вечности быстротекущих рек? Наш путь закрыт к предутренней Пещере. Сквозь плоть нет выхода – есть только вход. А кто-то за стеной волнуется и ждет… Ему мы отмыкаем двери.»

И естественно, что всеобщая единая сила