взял монету со стола и стал подбрасывать ее верх. Наблюдая раз за разом, как она падает.

— Хочешь рискнуть?

— Что будет, — я облизнула губы.

— Ты окажешься на мосту Вечности. И она задаст тебе вопрос. Ответишь правильно и воля твоя, нет, — он поймал монету, зажал в ладони и посмотрел на меня серьезно. — Смерть.

Я сглотнула. Мне что так, что так смерть.

— Ты уверен?

— С вечностью никогда не знаешь точно, как оно повернется. Но мост будет. Во всем остальном нет. Не уверен.

Он предлагал мне попытаться уйти через мост Вечности. Стать бессмертной? Сердце трепыхалось, волновалось, как птичка, попавшая в силки. Ничтожная красная перепёлочка в руках величественного великана, которому ничего не стоит хлопнуть ладонищами, и нет ее маленькой. Будто никогда не существовало. Вечность!

Я молчала и смотрела на Ниршана во все глаза. Наверное, в них читался страх, возбуждение, ужас от перспективы. Меня сносило мощной волной в туманное будущее. И от этого по телу бежали табуны мурашек, обвивая мой дух волнением.

— Как ты, стать бессмертной, такой же?

Он отрицательно покачал головой.

— Нет. Когда я был ребенком, шла священная война. А в войне не бывает без потерь. Ты видела цветок Силы, это частичка расколотой святой души.

— Ваши семена бессмертия, — закончила я, вспоминания слова Златы.

— Или наше проклятие, — Ниршан многозначительно усмехнулся, но за усмешкой стояло нечто большее. Может, боль от тысячи потерь?

— И как ты это сделаешь со мной?

— Через твою белую Ци. Ты же знаешь, увидел один, значит, могут увидеть и все остальные. И ты.

Да, да, где-то я уже подобное слышала.

— Давай, — согласилась я, и, выпив до дна, поставила опустевший фужер на скатерть.

Теперь я знала, что не нужно для обнимашек раздеваться целиком. Но это же акртики. Это же мужчины. Что с них возьмешь? Кто упустит возможность потискать голенькую женскую плоть. Кто не захочет ощутить под пальцами мягкие места и плавные изгибы нежнейшего шелка. Поэтому, я сбросила полотенце на стул, и легла в чем мать родила на живот на кровати Ниршана. Пока он тоже снимал одежду, не сводя с меня вспыхнувшего жаром взгляда. Наверное, в мужском взгляде, тоже есть зазор бытия. Между тем, что у них происходит в голове и тем на что они смотрят. И этот зазор мы. И от глубины духовности мужчины, его страсти к бытию, зависят качество женщины. Не ее внешняя красота, не ее природные данные, а душа. Глубина женской души напрямую зависит от мужчины.

Он разделся и лег рядом. Огромный атлет, чья статуя могла бы украшать любую площадь мира. Я обернулась, поднялась на локти, он положил передо мною монету моего отца. Не стала спрашивать зачем. Ему это важно, пусть будет. Мне и так слишком трепетно и страшно. Эта комната, ужин, он сам — возможно это последнее, что я вижу в своей жизни. Дыхание сбилось, и паникуя я задышала часто-часто. От жути, от предстоящего.

Его рука легла на мою лопатку. Он повел ей по спине вниз до ягодиц, поглаживая, успокаивая.

— Спокойнее вьяна. Все будет хорошо, — он баюкал слова, как шепчет мать колыбельные дитю. — Дыши ровно, глубоко.

Я дышала, как могла. Он потихоньку, залез на меня, придавил не малым весом, вытягивая мои руки вперед над головой.

— Вот так. Бесценная, пленительная вьяна. Радость моя. Свет мой.

И когда он растянулся и коснулся губами затылка, а пальцы его легли на запястья — мир взорвался вишневыми всполохами. Он переливался в багряные, темно-красные, пурпурные рубины. Мгновенно образовавшаяся связь иньской и янской Ци за кольцевалась и потекла между нами. Ниршан пошел глубже, ушел внутренне от желания, гася его волевыми усилиями. Невозможно не чувствовать, как к холодной волне начала примешиваться теплая, выталкивая ее. Она омыла тело, раскаленным приказом идти дальше, за ним. За руку. Мне стало хорошо, так карамельно в его Ци, так пьяно и сладко. Нега опустившееся на мою душу, проникла в нее и таяла. Пленяя меня восхитительным, чудесным блаженством.

— Максима!

Окрик выдернул меня из залипания в его Ци, заставил открыть глаза и вынырнуть на поверхность сознания. Я поняла, что стою в привычной для себя одежде, в черной рясе послушника афонского монастыря. Рядом Ниршан в деловом костюме. Мир вокруг изменился.

В нем семь солнц. Пространство, соткано, будто из стекла и белого известняка. Небо есть, но цвета белые, без голубых оттенков, без птиц. Мы у обрыва. Вокруг нас гуляет знойный, обжигающий ветер.

— Это она?

— Она. Эдемский сад. Идеальное пространство между мирами.

— Почему нет Моста? — я кивком показываю на пропасть.

— Он не видим.

Я хлопала ресницами, пока в середине пропасти образовался стол. Пустой деревянный стол на одной опоре. Такие квадратные столики стоят в афонском монастыре, в комнатах посетителей. На них ставят латунные подносы с ракией, кофе и водой.

— Это не мост на Транспрану?

— Это твой мост, — ответил он, хмурясь.

— Что-то не так?

Ниршан не ответил. Дорожка до стола над пропастью, отливала в лучах солнц белизной, казалась опасной.

— Это смертельный выбор, — произнес медленно, не отводя глаз от стола. — Вечность выберет только одного.

Ужасный выбор. Я облизнула губы, глядя на него. Он знал? Ниршан не знал. Видимо, я была первым человеком, кого арктик привел сюда. Игры в иное коварны, а игры с Вечностью, тем более.

— Идем.

Мы шли над пропастью. Внизу зияла пустота. Ничего на дне обрыва не виделось. Только белый каменный известняк. Чистый, без разводов. На нем красный кровавый цвет будет смотреться особенно сочно.

На столе, в правых углах с противоположных сторон лежат стопки монет. На глаз равное количество. Он посмотрел на меня.

— Ты знаешь, что это значит?

Я закивала, прикидывая размер стола. Метр на метр. Вечность предлагала нам сыграть. Только один из нас сможет вернуться. Один.

Это старинная игра, борьба за пространство. Суть проста. Два игрока сидят за квадратным столом. Сначала первый кладет монету на стол, затем второй, после чего они продолжают делать это по очереди. По условию игры, монеты не должны соприкасаться. Победителем становится тот, кто положит монету на последнее свободное место. Кроме того, размер стола должен быть больше одной монеты, иначе игра окончится после первого же хода. Монеты одинаковые. Один игрок непременно выиграет.

Кто именно?

— Откажемся, умрем оба, — сказал он.

Я играла в эту игру. На ней в школе нам объясняли принцип биологии пищевых горизонтальных цепочек. И знаю, игрок, что сходит первым стопроцентно выиграет, если применит определенную стратегию. Я подняла взгляд на Ниршана. Каким будет его выбор?

Он,