условные знаки, истинное значение которых понимали они одни. Так поступали в языческих мистериях: мы знаем, что посвященным раздавали предметы, которые они должны были сохранять и которые напоминали им о том, что им было показано во время церемоний посвящения. То же было и у первых христиан. Климент Александрийский сообщает, что они вырезали на своих кольцах изображения голубя, рыбы, судна с распущенными парусами, лиры, якоря и т. д. Это были символы, напоминавшие им самые тайные истины их религии. Почти все эти изображения находятся и в катакомбах, но тут они не одни. Такие темные, такие неясные знаки не могли быть достаточны для верных; скульпторы и художники, которые здесь трудились, обыкновенно обращенные из язычников, должны были стараться изображать их новые верования более прямым, более ясным образом и таким, который был бы подлинно искусством. Но тут все приходилось создавать: так как евреи в этой области не могли им доставить никакого образца, они были вынуждены обратиться за искусством к другим, туда, где оно было, то есть в языческие школы. Они это делали без смущения, покуда дело касалось простых орнаментов, не имевших настоящего значения и которые можно было видеть везде. Сам Тертуллиан, этот строгий учитель, разрешал им это. Для украшения стен и сводов своих погребальных комнат они списывали изящные украшения, обыкновенно встречавшиеся в домах язычников. Потолков такого рода довольно много в катакомбах; они встречаются на кладбище Калликста, и их можно считать одними из лучших, какие остались нам от древности. Тут можно видеть, как и в Помпее, прелестные арабески, птиц и цветы, и даже крылатых гениев, которые словно летят в воздушном пространстве. Не странно ли, что эти чудеса грации и изящества, в которых дышит все светлое искусство Греции, находятся в мрачных галереях подземного кладбища? Надо думать, что подробности и эмблемы этой декоративной живописи, в силу своей распространенности, утратили всякое значение для души, оставалось только удовольствие для глаз, и никто не был смущен, ни даже удивлен, видя их изображенными над могилой верного. Но христианские художники дерзнули на большее. Так как им было трудно изобрести сразу оригинальное выражение для своих верований, они стали подражать некоторым самым чистым образцам искусства классического, когда их можно было применить аллегорически к новой религии. Это подражание видно уже в образе Доброго Пастыря, видимо, вдохновенном, во всяком случае по первоначальной идее и общей компоновке, какой-нибудь античной картиной. Оно еще очевиднее в прекрасных фресках, где Спаситель изображен под видом Орфея. Фракийский певец, завораживающий звуками своей лиры зверей и скалы, мог казаться образом того, чье слово покорило самые варварские народы и низшие классы народов цивилизованных: в катакомбах известны три его изображения. Скульпторы поступают так же, как художники, и даже идут дальше их. Художники работали в самих катакомбах, далеко от нескромных глаз неверных, и фрески их были задуманы и исполнены в этом безмолвном городе мертвых, где все располагало художника отдаваться своей вере со всем пылом. Так как саркофаги изготовлялись в мастерских, их могли видеть все, и это заставляло быть осторожными. Возможно даже, что в большинстве случаев, когда христианам нужна была каменная или мраморная гробница, они брали ее готовой у продавца, выбирая такую, фигуры которой менее возмущали их понятия. Поэтому на кладбище Калликста можно найти гробницы, на которых изображены приключение Одиссея с сиренами или поэтическая история Психеи и Амура.

Роспись стен и потолка в катакомбах Св. Калликста

Но христианское искусство не могло долго жить заимствованиями. Учение столь юное, столь полное жизни и сил, целиком захватывавшее душу и ее преображавшее, скоро должно было достичь того, чтобы выражаться ему одному свойственным образом. Было замечено, что, когда оно заимствует не ему принадлежащие типы, оно обрабатывает их по-своему и старается их усвоить. Орфей кладбища Калликста, вместо того чтобы привлекать к себе зверей и деревья, как это рассказано в мифе и как он изображен в Помпее, представлен лишь с двумя овцами у своих ног, которые внимают его песням; ясно, что еще немного – и он превратится в Доброго Пастыря. Скоро художники осмелились вдохновляться непосредственно своими верованиями и изображать события, заимствованные из священных книг; из Ветхого Завета брали жертвоприношение Исаака, переход через Красное море, историю Ионы, Даниила, Сусанны, трех отроков в раскаленной печи, из Нового Завета – волхвов, приходящих поклониться младенцу Христу, исцеление расслабленного, воскрешение Лазаря, насыщение пятью хлебами. Было обращено внимание на то, что они воздерживаются обыкновенно от изображений скорбных подробностей страстей Господних. Боялись ли они, изображая Христа, умирающего позорной смертью, смутить слабых, подать повод к издевательству насмешникам или погрешить против почитания своего Бога? Достоверно лишь то, что они не любили изображать того, что произошло между судом Пилата и Воскресением. Небезынтересно отметить, что, напротив, художники Средневековья любили брать сюжеты, которых их предшественники избегали с таким тщанием, что у них изобиловали изображения бичевания и распятия и что эти зрелища, трогая сердца верных, вызывали необычайный подъем народного благочестия.

Фреска из катакомб Святого Калликста

Среди вопросов, поднимающихся в уме, когда рассматриваешь в катакомбах произведения христианских художников и скульпторов, на два вопроса в особенности нелегко дать ответ. Эти художники не безразлично относились к тем сюжетам, которые им доставляли Священные книги; они взяли из них только известное число, которое все время и воспроизводят. Почему они предпочли именно те, а не другие, и в чем причина их выбора? Они часто соединяют различные сюжеты, как кажется, совершенно произвольно; одну за другой выводят они сцены, которые, по-видимому, не стоят в последовательном порядке и не имеют между собой никакой связи. Поступали ли они случайно, или следует думать, что, делая такие странные сближения, они имели какую-нибудь цель, которую возможно отгадать? Обыкновенно все объясняют символизмом, и несомненно, что символизм должен был играть важную роль при возникновении христианского искусства. Известно, что учителя церкви, особенно на Востоке, очень часто понимали библейские рассказы в переносном смысле и что они любят видеть в них этические аллегории или образы, имеющие связь с тем, что должно было произойти в Новом Завете. Поступая так, они следовали примеру Филона, который немало потрудился, чтобы придать Ветхому Завету философское значение, и думал найти в нем все учение Платона. Сам Филон подражал тем языческим теологам, которые, желая в одно и то же время быть философами и людьми благочестивыми, и сохранить почитание древних верований, не принижая слишком своего разума, смотрели на мифологические