– Если ресурсы настолько истощены, как вы пытаетесь представить, ни один штаб в здравом рассудке не затевал бы наступательной кампании, тем более на таком протяженном фронте, как здесь, во Фландрии.

– Верно. Любая армия, получив такую трепку, как мы в восемнадцатом году, сочла бы за лучшее отступить, сдав все, что невозможно удержать. Спрятаться за укрепления и не высовывать наружу носа! Проще говоря, отойти туда, где все начиналось. Снова дать сапогам понюхать родной грязи, как говорится. Но вместо этого мы снова здесь. В полутысяче километров от того места, где должны были бы быть.

– Значит…

– А то и значит, – Йонер отбросил костяшку, и та с треском полетела по столу, – нет никакого наступления. Томми еще в феврале планировали грандиозное наступление. Последнее. То, которое должно было нас смести и гнать до самого Берлина. Сдержать его мы бы не смогли.

– Год назад сдержали. Когда французы уже стучались в дверь кайзеру.

– В восемнадцатом году мы отпихнули их от этой двери. Потому что появились мертвецы. Наспех сколоченные роты Чумного Легиона контратаковали зарвавшихся томми и врезались клиньями между наступающими порядками. Зубы мертвеца цапнули неосторожно протянутую руку. И Антанте пришлось эту руку быстро отдернуть… Может, оставив в пасти пару пальцев. – Йонер ухмыльнулся. – Сейчас у нас нет этого резерва. Все мертвецы до последнего воюют, и следующее наступление они просто не смогли бы сдержать, как кусок несвежего мяса не может сдержать винтовочную пулю. Уже понимаете, лейтенант?

– Признаться, не очень. И чем больше об этом думаю, тем меньше стремлюсь понимать.

Йонер одобрительно кивнул.

– Вы, живые, всегда медленно соображаете. Не в укор вам. Просто физиология. Слишком горячая кровь мешает думать. Когда в штабе кайзера узнали про готовящееся зимнее наступление Антанты, они быстро поняли бесплодность обороны. И вместо подготовки оборонительных рубежей начали спешно готовить ту самоубийственную атаку, которую вы называете весенней наступательной кампанией. Увидев наши приготовления, томми и французишки опешили и, решив не лезть в ад раньше положенного, изменили планы. Время играет на их стороне. Их заводы работают, их порты ежедневно получают грузы из Соединенных Американских Штатов. Новенькие танки, аэропланы, огнеметы, гранаты, минометы – все это течет сплошной рекой. И еще – тысячи свежих мальчишек, которые рвутся обезглавить затаившегося в норе хищного германского зверя.

– Понимаю, к чему вы клоните. Упреждение союзников в наступлении было финтом? Попыткой заставить их на время потерять стратегическую инициативу, сковать во Фландрии?

– А недурной парень, – хмыкнул Йонер, подмигнув молчавшему Дирку. – По крайней мере, умнее тех олухов, которые гуляют в свите оберста и похожи на свору комнатных собачонок. Да, именно так все и происходит, лейтенант. Нет никакого победоносного наступления. И то, что наши ударные части завязли, не пройдя и сотни километров, тоже говорит об этом. Вся эта авантюра – лишь попытка потянуть время. И мы тянем его, пока там, на юге, перемалывают остатки наших боеспособных частей.

– Бессмысленно, – возразил Крамер без должной уверенности в голосе. – Чего ради тянуть время?

– А теперь вспомни, с чего мы начали этот разговор.

– М-ммм… Указ кайзера, кажется. Но какое…

Крамер замер, не закончив фразы. Лицо его затвердело в спазме какой-то новой эмоции, и Дирку на мгновение показалось, что это распространяется по его лицу трупный паралич, таким оно стало бледным и безжизненным.

– Мертвецы… – пробормотал лейтенант сипло. – Вы хотите сказать, что кайзер собирается отменить прошения в Чумной Легион и тоттмейстеры смогут забирать себе всех мертвецов без разбора?

– Да, – кратко ответил Йонер. – Это и есть наш последний резерв. Тот, который должен спасти Германию. В очередной раз. В ожидании этого резерва мы сидим здесь, а на юге хоронят мальчишек в воронках от снарядов. Все просто, господа. Это как электрическая цепь, которая замыкает минное поле. Простое понимание этого фа…

– Хватит его слушать, – вставил Ланг, успевший уже несколько раз обойти стол. – Старик Отто обожает пугать людей. В каждом деле он видит подвох, а в каждой недосказанности – обман. Вот и сейчас он охотно верит самым черным слухам. Кайзер никогда не подпишет ничего подобного, он еще не выжил из ума. Его подданные едва не взбунтовались, когда Орден вывел Чумной Легион на войну, а уж если тоттмейстеры начнут шнырять где ни попадя, поднимая мертвецов без разбора, война закончится на следующий же день, а евреи и коммунисты враз поднимут над Берлином свои тряпки!

– Кайзер – олух! – Йонер с неожиданной злостью треснул ладонью по столу. Доски жалобно хрустнули. Несмотря на кажущуюся легкость усилия, этот удар мог сломать человека пополам. – Ваш кайзер тоже боится мертвецов, и из-за своего страха потерял много времени!

– Тише, Отто. – Дирк похлопал его по плечу. – Умственные способности кайзера обсуждать необязательно. Ты и так за один вечер наговорил достаточно, чтобы тебя упекли за социалистические воззвания.

– Я никогда не был социалистом! – возмутился бывший сапер.

– Ну разумеется! – Дирк шутливо погрозил ему пальцем. – Тогда отчего ты всунул Херцогу ту книжонку? Даже ее одной было бы достаточно, чтобы обвинить тебя в антигерманских настроениях, пораженчестве и распространении подрывной литературы.

– Какая еще книжонка?

– Не знаю, стихи какие-то. Про Чумной Легион. Как там… Сейчас…

Слова вспомнились неожиданно легко, выплыли из небытия и замаячили перед глазами, как лица мертвецов на военных фотографиях:

И когда из могилы он выкопан был,

То доктор его осмотрел:

Ну, что ж, он прекрасно себя сохранил –

Для ратных пригоден дел…

Йонер кивнул, точно встретив старого знакомого:

– Бертольд Брехт, «Легенда о мертвом солдате». Рассказать дальше?

И, не ожидая ответа, с энтузиазмом продолжил с того места, где прервался Дирк:

И взяли тут же солдата с собой,

А ночь была – благодать.

И если б не каска, то над головой

Он звезды б мог созерцать.

И влили в него они водки штоф –

В его разложившийся труп.

И проститутку приставили, чтобы

Стал мир ему снова люб.

А так как был трупный запах силен,

Поп впереди шагал,

Будто в экстазе, кадилом он,

Махал, чтобы тот не вонял.

А музыканты с чиндрара

Играли веселый марш.

И ноги выбрасывал солдат от бедра,

Выпрыгивая из гамаш.

Под руку с ним в тот торжественный час

Два санитара шли: