и с этого ракурса можно было увидеть бесконечный ковер из светящихся точек, покрывающий столицу Сардинии. Панорама захватывала дух.

– Это самый известный бульвар Кальяри. Тот, где впервые целуешься, где встречаешься с друзьями, где празднуешь что-то важное… Отсюда почти весь город видно, – пояснила Раис, закутавшись в пальто.

– Вид великолепный. Серьезно.

– Он опаздывает, – сказала Мара, глядя на часы. – Уже должен быть здесь.

Не отрывая глаз от этого райского пейзажа, Ева спросила коллегу:

– Ты так и не сказала мне, что думаешь о поступке Фарчи.

Мара пожала плечами:

– Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала… Это просто пустая трата времени.

Во время беседы с начальником две следовательницы рассказали ему о дне, который провели вместе с инспектором Баррали, не упустив ни одной детали, даже состояния замешательства, в которое тот впал, когда они покинули Карбонию. Фарчи сказал, что он против того, чтобы убирать дело в архив, он хочет дать Баррали последний шанс.

– Жертвы так и не были опознаны, – настаивал Фарчи. – Это недопустимо. Я хочу провести опознание погибших по ДНК.

– Это означает…

– Я знаю, Раис. Это не предложение… Я уже предупредил судью. Сделай это как можно скорее, хотя бы для проформы, чтобы у старика была спокойна душа. Если у него уже начинает крыша ехать, что ж… вы поняли.

Женщины отправились в старый архив мобильного подразделения и вместе составили запрос на эксгумацию тел с анализом ДНК останков, который отправили по электронной почте заместителю, назначенному прокурором для сотрудничества с отделом нераскрытых преступлений. Судя по всему, та была не слишком занята, потому что ответила менее чем через два часа, сообщив, что поручила эту задачу судебно-медицинскому эксперту и генетику, работающему в Институте судебной медицины Кальяри, и дала им шестьдесят дней для выполнения задачи, а также выслала положение о перезахоронении с кладбищ Оруне и Валлермоса, где были упокоены безымянные жертвы.

– По крайней мере, Баррали будет счастлив, – сказала Кроче.

– Его жена… Послушаем, зачем она пришла, – ответила Раис.

Они вышли на встречу Грации Лой, которая попросила Мару о встрече. Женщины поздоровались и сели на скамейку, откуда открывался вид на город, который уже почти погрузился в ночь.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказала Грация.

– Не за что. Как Морено? – спросила Ева.

Его жена только покачала головой.

– Я… Я не говорила ему о нашей встрече. Он был бы против.

Полицейские обменялись недоуменными взглядами.

– Я уверена, что он не говорил вам про болезнь, – сказала Грация.

– Ты говоришь об опухоли? Ну, в детали не вдавался, но, к сожалению, это довольно очевидно…

– Нет, Мара, я не об этом.

– Тогда нет, – сказала Ева. – Мы ничего об этом не знаем.

– Я так и думала… Морено страдает так называемой деменцией с тельцами Леви. Это нейродегенеративное заболевание, раннее старческое слабоумие, похожее на болезнь Альцгеймера. За относительно небольшой промежуток времени оно приводит к серьезным когнитивным нарушениям, а это проблемы с памятью, серьезные изменения в концентрации внимания, паранойя, беспокойство, паника, галлюцинации, тремор и многие другие неприятные симптомы.

Полицейские потеряли дар речи: новая информация полностью все меняла.

– Связи с опухолью нет, но вполне вероятно, что рак ускоряет течение деменции… Морено скрывал это, чтобы не потерять работу. Он даже мне не говорил, я узнала сама.

За самообладанием элегантной женщины, сидевшей рядом, Ева увидела весь страх и тревогу, которые ей приходилось переживать в одиночку. Кроче жалела ее и в то же время восхищалась ею; она хорошо знала сухость пустыни, вторгшейся в жизнь тех, кто беспомощно наблюдает, как умирает больной человек.

– Никто не может сказать, насколько быстро все произойдет, убьет ли его рак до того, как он потеряет чувство реальности, но могу заверить вас, что с каждым днем я теряю часть его. Это происходит на моих глазах. Как будто он медленно регрессирует.

– И нет никакого лекарства… – начала Мара.

– Можно только попытаться сдерживать болезнь, ограничивать ее с помощью лекарств, но остановить нельзя.

– Я должна сказать тебе правду: на днях мы поняли, что что-то не так, – сказала Ева.

– И вы не представляете, насколько это его расстроило, каким униженным он себя чувствовал из-за того, что разум предал его прямо у вас на глазах. Самое болезненное, что он осознает, что с ним происходит. Он замечает. И это губит его…

– Черт, ты не представляешь, как мне жаль. Он очень умный человек, и кроме того дня всегда казался нам довольно здравомыслящим, – сказала Мара. – Мы… можем что-нибудь сделать?

– Не имею представления. Честно говоря, я даже не знаю, зачем я пришла сюда, но мне показалось, что вы должны знать. Хотя неврологи и не согласятся, но я думаю, что именно его одержимость этим делом – причина болезни.

– Ты говоришь о нераскрытых убийствах?

– Да. Он мучился этим, сколько я его знаю. И это дело убивает его. Буквально.

Ева вспомнила «пещеру зверя», как назвала ее Раис, где полицейский хранил все материалы о старых преступлениях: сознательное запирание себя в этой реальности каждый день должно было в конце концов сделать его больным – она была в этом уверена.

– Значит, вы просите нас не открывать дело повторно? – спросила Ева.

– Я не знаю; и даже не думаю, что решение находится в вашей власти. Я бы хотела, чтобы он перестал им заниматься, позаботился о себе и отбросил этот ад.

– И как мы можем заставить его это сделать? – спросила Мара.

– Скажите ему, что обо всем позаботитесь и свершите правосудие, – сказала женщина.

Глава 46

Долина душ, Верхняя Барбаджа

Когда они вышли из усаженных деревьями лесных галерей, то услышали шипение ветра, который дул сквозь трещины в скалах, создавая густую паутину зловещего шепота. Казалось, что природа предостерегает их от проникновения на земли предков, в эту невидимую пропасть между настоящим и прошлым. Над свистом ветра, гипнотическим жужжанием насекомых и переплетением ночных шумов выделялся сухой хруст желудей, растоптанных тяжелыми сапогами на узких каменных дорожках, протоптанных дикими зверями и неподходящих для того, чтобы по ним ходили люди.

Микели последовал за отцом, проворный, как горный зверь, с глубоким чувством волнения: он жаждал этого момента всю свою жизнь. Деревья и кусты маквиса, раскачиваемые ветром, источали сильный аромат: парень яснее всего ощущал запах дикого мирта, который делал каждый глоток свежего воздуха средством восстановления сил в ходе утомительного подъема. Они зажгли электрические фонарики, так как тьма сгущалась все больше и больше, и юноша заметил рисунки на коре деревьев: полумесяцы, спирали, рога, пинтадеры и другие погребальные и эзотерические символы, которые как бы предвещали путешествие.