Ева боялась открыть глаза и обнаружить, что Майи нет среди ее маленьких платьиц. Или, может быть, еще больше она боялась возможности увидеть ее большие глаза, длинные развевающиеся рыжие волосы и озорную улыбку. Поэтому, с закрытыми глазами, упала поверх платьев дочери, опьяненная их ароматом. Чудовищная сила запаха открывала шкафы и ящики памяти, возвращая к жизни горькие воспоминания. Через несколько минут Ева перешла от смеха к слезам, от радости к боли. И все же она знала, что совершает операцию по спасению своей души: она возвращается домой, в последний раз.

– Я скучаю по тебе, моя радость, – прошептала Ева, по-прежнему с закрытыми глазами, поглаживая свой живот, как будто этот простой жест мог перемотать ленту времени, вернув в ее утробу священную жизнь. Ее охватило мучительное чувство вины за то, что она не смогла справиться со своей самой основной задачей – защищать ее. Она потерпела неудачу, и ей не было оправдания.

– Ты сможешь простить меня? – спросила Ева пустую комнату, каким-то образом наполненную присутствием дочери.

Через несколько минут она уснула, убаюканная волнами аромата своего ребенка, цепляясь за платья, как будто они были амулетами, способными отогнать ее отсутствие.

Глава 42

Карбония

Когда мерцающий луч фонарика обшарил стены кабинета лидера секты, Маурицио Ниедду проклял себя за то, что так долго ждал, прежде чем совершить этот рейд.

– Господи Иисусе… – прошептал он, не сводя глаз с рисунков, сделанных белым мелом на черных стенах, напоминающих школьную доску.

Комиссар почувствовал, что его затянуло назад во времени, в ноябрь 1986 года, когда – он был еще мальчишкой – его вызвали в качестве поддержки на место преступления в археологическом районе Мацанни между горами Виллачидро и Вальермоса. Наброски на стенах изображали найденную ими жертву, стоящую на коленях перед одним из трех священных колодцев: ее руки сцеплены за спиной, лицо скрыто деревянной маской быка, тело покрыто нестриженой овечьей шерстью. У этого ублюдка был талант к рисованию, но больше всего комиссара обеспокоили раны от укусов на открытых участках кожи жертвы; у неопознанной девушки, которую они нашли в Мацанни, были такие же язвы в тех же местах: как будто этот ублюдок присутствовал там или даже…

– Черт, да это мог быть он, – пробормотал полицейский, делая быстрые вычисления в уме. В то время Мелису, должно быть, было чуть за двадцать. – Впрочем, возможно, он для этого был слишком молод, – сказал себе Ниедду.

Он пошел дальше, продолжая освещать стены фонариком. Еще одно граффити мелом подробно показывало место другого ритуального преступления, 1975 года. Ниедду в то время видел документы об убийстве и узнал преддверие священного источника Су Темпиесу в сельской местности Оруне, а также безымянную жертву, нарисованную очень подробно.

– Сукин сын… – прошептал он.

Меловые рисунки продолжались: зооморфные маски, обнаженные женщины перед нурагическими алтарями и менгирами, фигуры животных, мегалитические круги… Мелис как будто запечатлел на стенах свое извращенное воображение. С комком в желудке полицейский продолжил их изучение. Он нашел изображение оружия и самые разнообразные маски сардинского карнавала. Когда свет упал на череп козла, Маурицио подпрыгнул, и фонарь выпал из его руки.

Стол был завален книгами по оккультизму, рисунками и зарисовками темных обрядов и жертвоприношений, фотографиями, на которых Мелис с его адептами были в лесах, их лица скрыты масками, тела часто обнажены: процессии среди священных источников и других затерянных в лесу археологических памятников.

Рука, защищенная полиэтиленовой перчаткой, которой комиссар трогал изображения, дрожала. Он почувствовал, что не может дышать. Ему хотелось включить свет, чтобы рассмотреть фотографии поближе, но он не стал: с одной стороны, боялся выдать свое присутствие, с другой – боялся оставить следы на доказательствах. Чем больше времени он проводил там, тем больше рисковал наследить.

Ниедду вспомнил лицо Долорес Мурджа, и его охватил ужас при мысли, что девушка могла оказаться в руках этого психопата.

– Ты должен был прийти сюда раньше… – упрекнул он себя.

Затем вернулся к граффити ритуальных убийств. И, глядя на них, подумал: «Что, черт подери, мне теперь с этим делать?»

Глава 43

Полицейское управление Кальяри

Кроче и Раис снова встретились ближе к вечеру перед кабинетом начальника отдела по расследованию убийств. Кроче все утро занималась административно-бюрократическими делами, которые необходимо было решить, чтобы официально приступить к службе, и воспользовалась этим, чтобы ознакомиться с различными отделами. Фарчи вызвал их обеих, чтобы они оценили ситуацию и имели возможность приступить к обработке результатов.

Раис с отвращением заметила, что наряд коллеги не изменился: поцарапанные ботинки, рваные джинсы, футболка рок-группы, о которой она никогда не слышала, кожаная куртка, пирсинг в носу и большое количество серег. Как всегда, единственным элементом на этом прозрачном лице был слишком обильный мазок черным карандашом по контуру глаз, придававший мрачный вид ее взгляду; волосы – слишком длинные и темные, по ее мнению, – усиливали ощущение изможденности; на ногтях не было лака, и они были подстрижены по-мужски коротко.

Проведя почти четверть часа в прихожей, Мара не выдержала, заскучала и, оглядывая Кроче с ног до головы, поддразнила:

– Скажи мне, ты только что с рок-концерта или хочешь, чтобы на тебя обратили внимание в отделе по борьбе с наркотиками?

Ева посмотрела на нее с презрением:

– И это мне говорит человек, одетый как секретарша в порнофильмах…

Раис холодно улыбнулась, показывая ей средний палец.

– Да пошла ты, – прошипела она.

Ева начала играть с пирсингом, чтобы досадить ей.

– Ну и? Как тебе в твоей консервной банке? – спросила Мара через несколько секунд, отводя взгляд.

– Это просто точка опоры, Раис. Временное пристанище.

– Значит, ты не собираешься задерживаться? Тебя переводят?

– Святые небеса, да твое лицо прямо сияет… Я только приехала. Уже так сильно тебя злю? – поддразнила Ева.

Мара хитро улыбнулась:

– Не совсем так, Кроче. Я начинаю понимать, что мне придется мириться с тобой. С твоим метал-снаряжением и твоей трупной бледностью.

– Ты все о том же? Я тоже не в восторге от того, что остаюсь здесь, но в любом случае… Может, покажешь себя с профессиональной точки зрения и просветишь меня насчет нашей работы?

Раис фыркнула.

– На данный момент нам сообщили о тридцати нераскрытых убийствах. Пока ты совершала экскурсию по управлению, я просмотрела их один за другим и разделила на два блока, по пятнадцать на каждую, от самых новых до самых старых. Большинство из них – семейные преступления: люди достаточно глупы, чтобы избежать за них наказания.

– Держу пари, мне ты оставила самые паршивые дела…

– Естественно. Я