* * *

Удачно сладив посольство, объединенное войско русских князей во главе с Дмитрием Переяславльским собралось в новгородских землях и выступило в путь, вскорости подступив к заснеженным берегам реки Кеголы. Там встали лагерем, совещаясь, каким путем идти далее к Раковору.

Особенно-то спорить было не о чем – в датскую крепость вели три большие дороги, по ним и пошли отряды. Князь Дмитрий со своей переяславльской дружиной – по одной, Довмонт с новгородским посадником Михаилом Федоровичем и тысяцким Кондратием – по другой, владимиро-суздальские княжата – Святослав с Михаилом – по третьей. С новгородцами еще был князь-наместник Юрий Андреевич, надменный и гордый, он постоянно собачился с посадником, оспаривая любой его приказ. Ни к чему хорошему сие противостояние привести не могло, но Довмонт с этим ничего не мог поделать, новгородцы ему не подчинялись. Ему вообще здесь никто не подчинялся, кроме псковичей. Всего же воинов набралось изрядно – около тридцати тысяч. Такую ораву нужно было кормить – за всеми тремя отрядами тащились обозы. Везли продовольствие, запас стрел и вооружения, разобранные стенобитные орудия – пороки, и даже деревянные корабельные помпы – откачивать воду изо рва!

Новгородцы хорошо подготовились к осаде: в их обозе везли на больших санях разобранные стенобитные орудия и метательные машины. Погода благоприятствовала походу, не такому уж, впрочем, и дальнему. Особых морозов не было – отгремели еще в Крещение, почти все время пути лишь иногда шел снег, и то небольшой, по большей же части в бледно-голубом небе ясно сверкало солнышко, вселяя в души воинов уверенность в правоте своего дела. И правда, зарвавшихся датских захватчиков давно нужно было проучить.

Кстати сказать, о датских завоеваниях в Прибалтике аспирант Игорь Викторович Ранчис мало что знал, как-то не интересовался, да и не особенно-то на слуху они были, эти самые завоевания. Традиционная советско-российская история все больше ругала немецкие ордена, время от времени доставалось и шведам, и литовцам, и полякам, а вот о датчанах как-то забыли, что ли. Хотя Таллин ведь так и переводится – Да-Линн – «датский город», и основали его датские рыцари, правда, на месте древнего городища прибалтийских финнов – эстов. Этих последних славные потомки викингов, кстати, не очень-то ущемляли, и хотя большинство горожан составляли даже не сами датчане, а немцы, но и многим эстам тоже предоставлялось дворянское звание, на что неоднократно пеняли тевтонцы, традиционно не доверявшие местному населению и не ставившие его ни в грош. В чем-то рыцари были правы: если бы крестоносные правители в Палестине привлекали колонистов – крестьян из Европы с той же активностью, что тевтонцы в Пруссии и Прибалтике, то, верно, мавры так и не отбили бы Гроб Господень, и цвело бы Иерусалимское королевство по сей день.

Погруженный в подобные размышления, Игорь-Довмонт не сразу и заметил, как едущий впереди арьергард вдруг замедлил ход… и, теряя людей, повернул коней обратно.

– Вражины! – отдышавшись, доложил тысяцкий Кондратий, командир новгородского ополчения, весьма неглупый и знающий свое дело муж. Круглое, с заиндевевшею бородою, лицо его выражало немалую озабоченность и ярость.

– Засаду устроили, шпыни! – поясняя, тысяцкий выругался и смачно плюнул в снег. – Стрелами как начали швырять… некоторых достали. Я вот думаю, господа мои, не худо б было обойти вражин лесом!

Довмонт переглянулся с новгородским посадником Михаилом Федоровичем, осанистым чернобородым боярином, державшимся весьма достойно.

– По лесу, однако же, не пройдут кони, – подал голос молодой псковский олигарх Федор Скарабей. Красивый, светлоликий, в сверкающем на солнце чешуйчатом панцире и шлеме, он чем-то напоминал былинного русского богатыря Алешу Поповича. Треугольный червленый щит боярина украшал серебряный крест с косой нижней перекладиной.

– Боярин прав, – быстро сообразил князь. – Михаил, пошли своих пеших. Я же возьму латников… Вперед!

Тотчас же так и сделали, как сказал Довмонт, к слову которого в объединенном войске весьма прислушивались. Отряд пеших новгородских ратников ломанулся в лес, закованные в железо дружинники пустились вслед за своим князем. Конечно, в те времена еще не создали сплошной рыцарский доспех, однако двойная кольчуга и разного рода панцири создавали почти непреодолимую защиту от вражеских стрел. Пробить ее лучник мог, если только о-очень повезет, да и то – навряд ли. Разве что английский высокий лук… но тут таких не имелось. Зато имелись арбалеты. Не сказать, чтоб в избытке, – но были. Один из таких самострелов висел за спиной боярина Федора Скарабея.

Обходя лесок, конные русские витязи наметом ринулись через небольшое болотце, промерзшее до самого дна. Впереди, на верном лихом коне несся сам князь – надежа и опора Пскова. Сразу за Довмонтом скакал верный оруженосец Гинтарс, за ним – друг детства, литовский боярин Любарт, потом псковские латники-бояре – Козьма Косорыл, Федор Скарабей и – неожиданно! – Гюрята Собакин. Надо сказать, Гюрята Степанович, несмотря на всю свою спесь, особенно в походе не чванился, исполняя все приказания князя. Правда, большую часть пути Собакин провел в арьергарде, ближе к обозу. Имелся у него и свой обоз – с шатрами, запасом изысканных яств и даже с гулящими девками. Ну и что с того, что девки? Зато сколько денег боярин на поход дал! Дал не просто так, и в поход отправился не зря – датчане-то и на его северные вотчины да рыбные тони зарились.

По вооружению своему русские доспешные всадники мало чем отличались от тех же датчан или тевтонцев. Как и у рыцарей – двойная кольчуга с капюшоном – хауберк, у иных еще и усиленный панцирем-бригантиной. Кольчужно-бригантинный доспех, обеспечивающий более сильную защиту, чем просто кольчуга. Бригантиной называли доспех из металлических пластин, наклёпанных на суконной или стеганой льняной основе, или просто одеваемые поверх кольчуги нагрудники.

Треугольный шит, меч, длинное копье, палицы-шестоперы – все это тоже было одинаковым, разнились разве что шлемы. Ну, не любили русские витязи нахлобучивать на головы тяжелые ведра! Такой шлем, именуемый на немецкий манер топфхелмом, надевался поверх кольчужного капюшона, под который, в свою очередь, надевался подшлемник из войлока, для смягчения ударов по голове. Всем бы и хорошо, надежно, да вот беда – очень плохой обзор. Потому и использовались топфхелмы, как правило, только в копейной сшибке. Для рукопашной же схватки подобный шлем-топфхелм подходит плохо, и рыцари, если дело доходило до рубки, сбрасывали его. А чтобы дорогой шлем не потерялся во время боя, его крепили к шее специальной цепочкой или ремнем. В последнее же время под топфхелм стали надевать еще один шлем – каску – цервельер или хирнхаубе. В общем, много всего, однако ж русские воины обходились без этого, предпочитая конусообразный шелом восточного типа, иногда с флажочком – яловцем, вытянутый кверху и почти всегда – богато украшенный. Шею защищала кольчужная сетка-бармица, и почти у каждого имелась «дичина» – поднимавшееся забрало, железная полумаска с прорезями для глаза, в целях устрашения обычно оформлявшаяся в виде морды какого-нибудь чудовища.

Миновав болото, всадники князя с ходу вылетели к лесной опушке, где и стали дожидаться своих ополченцев – пехоту. Те так и не появились, прислали вестника, белобрысого быстроного парня с простецким лицом и внимательным взором. Звали парня Никодим, и был он подмастерьем у одного бондаря, из тех подмастерьев, что еще называют «вечными». Бедный, как церковная мышь, Никодим все же мечтал хоть когда-нибудь завести свое дело. Нужны были деньги – за этим-то парень и отправился в поход.