– В киоске, – ответил я.

– Хорошо, оставайтесь там, за вами приедет такси!

И он положил трубку.

– Ну? – спросил торговец. – Хорошие новости?

Я протянул ему мой телефон.

– Вы можете посредством этого устройства попасть в место под названием “Ютьюб”?

Произошло следующее: с помощью некоего технического устройства кто-то записал мое выступление у Визгюра и вставил в интернет-сеть, в такое место, где каждый может показывать свои небольшие фильмы. И каждый может смотреть все, что пожелает, не слушая навязчивых указаний подкупленных еврейских борзописцев. Разумеется, евреи тоже могли демонстрировать здесь свои халтурки, но без протекции сразу было ясно, чем все кончится: народ снова и снова смотрел мое выступление у Визгюра. Это было видно по цифрам, располагавшимся внизу, под отрывком из передачи.

Вообще-то я не очень доверяю таким цифрам. Я достаточно наобщался с партийцами и управленцами и знаю, что всюду хватает карьеристов и сомнительных персон, котрые с удовольствием помогут, когда надо выставить цифры в нужном свете. Они приукрашивают цифры или подбирают именно такие сравнения, на фоне которых их цифры выглядят превосходно, а дюжину других цифр, которые могли бы открыть невыгодную правду, наоборот, утаивают. Так что я решил разобраться самостоятельно и посмотрел цифры у некоторых еврейских халтурок. Не приходилось церемониться, и, пересилив себя, я проверил, к примеру, цифры небезызвестного фильма Чаплина “Великий диктатор”. Хорошо, количество посетителей там измерялось семизначным числом, но надо уметь делать чистые сравнения. Дешевой халтурке Чаплина было уже лет семьдесят, так что получается примерно 15 тысяч посетителей в год, тоже значительное число, но лишь на бумаге. Ведь здесь, несомненно, надо учитывать постепенный спад интереса. Согласно законам природы любопытство человека к актуальному событию гораздо выше, чем к устаревшему товару, вдобавок черно-белому, когда сегодня все привыкли к цветному кино. Соответственно, можно сделать вывод, что наибольшее количество зрителей у этого фильма в интернет-сети было в шестидесятые и семидесятые годы. А сегодня сюда заглядывают лишь пара сотен в год, какие-нибудь киностуденты, раввины и прочая спецпублика. А эти цифры я без труда тысячу раз побил за последние три дня.

Один аспект представлялся мне наиболее интересным.

Вплоть до этого момента лучших на моей памяти результатов в деле народного просвещения и пропаганды мы добивались медтодами, разительно отличавшимися от сегодняшних. Я работал с колоннами штурмовиков в коричневых рубашках, которые, размахивая знаменами, разъезжали в кабинах грузовиков, били кулаком в лицо, дубиной по черепу большевистскому ротфронтовцу, а также частенько и с моего полного одобрения пытались сапогами вернуть разум в упрямые коммунистические тела. А теперь выяснилось, что одна лишь притягательная сила идеи, речи в состоянии подвигнуть сотни тысяч человек к просмотру и умственному труду. Это было нелегко понять. Просто-напросто невозможно. У меня зародилась догадка, если не сказать подозрение, и я тут же позвонил Зензенбринку. Он был в отличнейшем настроении.

– Вы только что перевалили за семьсот тысяч, – ликовал он. – С ума сойти! Вы это видели?

– Да, – ответил я, – но ваша радость кажется мне весьма преувеличенной. Да какая вам вообще от этого выгода?

– Как? Что? Милый мой, да вы на вес золота! И это только начало, уж поверьте мне.

– И все-таки, вы должны еще платить всем этим людям!

– Каким людям?

– Некоторое время я и сам заведовал пропагандой и знаю. Чтобы привлечь к себе семьсот тысяч человек, требуется десять тысяч мужчин. Если они фанатичны.

– Десять тысяч? Каких еще мужчин?

– В теории – десять тысяч штурмовиков. И это еще осторожный подсчет. Но штурмовых отрядов у вас же нет, не правда ли? Тогда вам потребуются как минимум пятьдесят тысяч.

– Ну вы и затейник, – отозвался Зензенбринк в наилучшем расположении духа. Мне послышался на заднем плане звон бокалов. – Вы поаккуратнее, а то вас однажды кто-нибудь воспримет всерьез!

И он повесил трубку.

Этот момент прояснился. Зензенбринк явно в дело не вмешивался. Одобрение шло из самого народа. Конечно, еще могло оказаться, что Зензенбринк – законченный лжец и очковтиратель. Сомнения оставались – это самое неприятное в работе с людьми, которых ты не выбирал лично. Впрочем, в подобных вопросах он, по-моему, заслуживал доверия. Итак, я занялся производством требуемого дополнительного материала.

Как обычно, когда людям выпадают творческие задания не по плечу, им в голову приходят самые сомнительные идеи. Мне, видите ли, предлагалось сниматься в сумасбродных репортажах вроде “Фюрер посещает сберкассу” или “Фюрер в бассейне”. Я с ходу отклонил эту абсолютную чушь. Спортивные занятия политика совершенно излишни для населения. Сразу же после прихода к власти я прекратил всякую деятельность подобного рода. Футболист, танцор – они это умеют, и люди ежедневно видят, как те в совершенстве выполняют свою работу, это можно назвать даже искусством. Например, в легкой атлетике совершенный бросок копья – это же превосходное зрелище. А теперь представьте себе, что выходит кто-то вроде Геринга или матроны-канцлерши, которые, кстати, по комплекции похожи как две капли воды. И кому захочется такое видеть? Никакой красоты в этом не будет.

Разумеется, кто-то возразит, мол, канцлерша должна предстать перед народом в динамичном виде, и пусть, мол, демонстрирует не конный спорт с препятствиями или ритмическую спортивную гимнастику, но что-то безобидное, к примеру гольф, – поступит предложение из консервативных англофильских кругов. Но кто однажды видел хорошего игрока в гольф, тому вряд ли захочется глядеть на топтание бесформенной перепелки. А что подумают другие государственные мужи? До обеда она напряженно вдумывается во взаимосвязи экономической политики, а после обеда неуклюже колотит клюшкой по газону. А в купальном костюме – это вообще самый чудовищный вздор. Муссолини невозможно было отговорить. А в последнее время подобное устраивает этот сомнительный русский руководитель государства, мужчина интересный, ничего не скажешь, и все же он для меня пустое место. Как только политик снимает рубашку, его политике конец. Он просто-напросто этим говорит: “Смотрите, уважаемые соотечественники, я сделал потрясающее открытие – без рубашки моя политика становится лучше”.

Что за бессмысленное высказывание?

Я, впрочем, читал, что не так давно даже некий немецкий военный министр сфотографировался в бассейне рядом с особой женского пола. Когда армия была на поле боя или незадолго до того. При мне человек бы ни дня больше не остался на посту. Тут не потребовалось бы заявление об отставке, кладешь ему пистолет на письменный стол, пуля внутри, и уходишь из кабинета, и если у негодяя осталась хоть капля порядочности, он поймет, что делать. А если нет, то на следующее утро пулю найдут у него в голове, а голову – лицом вниз в лягушатнике. И тогда вся остальная страна вновь поймет, что случается с тем, кто нападает на армию в плавках и со спины.