Красивые студентки с пацифистскими символами, нарисованными на щеках, бродили в толпе, раздавая антиглобалистские наклейки. Тут же продавали merguez[32]с самодельного гриля.

Из-за молодости толпы ощущение было как на карнавале. Молодежь ликовала. Я никогда не бывал на акциях протеста, и кипящий вокруг энтузиазм подействовал на меня возбуждающе — все эти подростки, ненамного старше меня, вместе поющие, скандирующие и ненавидящие Соединенные Штаты. Мне улыбнулась девушка в военной пилотке: волосы забраны в два хвостика, одета в футболку с нецензурной надписью в адрес США. Когда я улыбнулся в ответ, он сунула мне в руки футболку и настояла, чтобы я ее надел. Я пытался отказаться, но девушка была слишком красива. Я натянул футболку. Девушка поцеловала меня в щеку и, пританцовывая, исчезла в толпе.

Повсюду виднелись флаги. Стены, автобусные остановки и столбы уличных фонарей были обклеены листовками. Их кидали со всех сторон. Движение остановилось, широкие улицы заполнились массами протестующих. Стоял неумолкающий гул, движение не прекращалось, и все это, казалось, нарастало, пока я пробирался через площадь на встречу с Колином. В своей новой футболке я чувствовал себя частью происходящего, частью окружающей меня неуправляемой толпы.

Люди вскидывали вверх сжатые в кулак руки и со смехом скандировали нецензурные лозунги в адрес США.

— Oui mon vieux[33], — сказал, проходя мимо меня, бородатый мужчина.

— Non а la guerre, non а la guerre[34], — пели люди.

— La paix, pas le sang, la paix, pas le sang[35].

Издалека доносилось пение и размеренный барабанный бой.

Колин поднялся наверх из станции метро, закуривая сигарету. Увидев мою футболку, усмехнулся:

— В духе времени, да, приятель?

— Найди подходящую девушку, и у тебя будет такая же.

Я протянул руку для рукопожатия, но он дважды хлопнул меня по ладони, а затем протянул кулак. Я последовал его примеру и коснулся костяшками пальцев его кулака. Он резко рассмеялся и покачал головой, отмечая мою неловкость.

— Редко бываешь на улицах, да?

Мы двинулись вперед, и я смотрел прямо перед собой.

— Я постоянно на улице, — заметил я.

— Да? Никогда не видел тебя в клубах, приятель. Или на Champs[36].

— Я это не очень люблю.

— Там классно. А куда ты ходишь?

— Не знаю, просто бываю в городе. Гуляю. Захожу в кафе. Иногда слушаю музыку. Вот так.

Он посмотрел на меня и кивнул, словно начал что-то понимать.

— Значит, тебе немного одиноко, да?

— Может быть. Наверное. — Я пожал плечами.

— Я хочу сказать, это клево. Большинство этих щелок в школе в любом случае не стоят внимания. А вот сегодняшняя прогулка в духе Силвера. Участвовать в этом. Выйти на улицу. Заняться делом, не тратя время на гребаных идиотов, посылая всех на хрен.

Его манера говорить нервировала меня. Рядом с ним я чувствовал себя воспитанным, скромным. Колин плевался. Бросал под ноги окурки. Сквернословил. Громко разговаривал. Он был напряжен и зол, и меня тянуло к нему. Я завидовал его презрению к миру, его непринужденной развязности. Но в то же время я стеснялся Колина, его грубости, тем, сколько места он занимал на тротуаре, громкого разговора и даже его одежды. Оделся он как парень из banlieue[37]: белые нейлоновые спортивные штаны, заправленные в носки. У него была та же бравада, та же вызывающая походка.

— Да, — сказал я. — Думаю, именно это я и пытаюсь делать. Как он говорит, «живите смело», боритесь против… чего угодно. — На ходу я украдкой глянул на Колина, ожидая, что он засмеется. Я чувствовал себя обманщиком, но он просто кивнул:

— Это действительно смело. То, как ты это делаешь. Держишься один. Однако эта гребаная жизнь трудна, приятель. Как насчет девчонок? У тебя есть подружка? — Он посмотрел на меня, потом заметил: — Тебе ведь девочки нравятся, да? У тебя ведь нет приятеля, так, старик?

— Нет, — ответил я. — Приятеля нет.

— И?

— И подружки нет.

— Фигово, приятель. Я знаю, в школе есть девчонки, которые с тобой трахнулись бы. Ты же такой таинственный. Им это дерьмо нравится. Даже если у тебя будет какая-нибудь долбаная недотрога, все равно девчонкам нравится таинственность.

Я рассмеялся.

— Так как дела?

Я покачал головой.

— Правда не знаю. Я просто… Не знаю.

— Что?

— Не знаю. Я просто хочу делать что-то другое. Я устал. Как будто мне сто лет. Как будто я родился умирающим от скуки. От скуки к людям, во всяком случае. Мне бы хотелось познакомиться с кем-нибудь свободным. Интересным.

Все, что я говорил, было правдой только наполовину. Но несмотря на отчаяние, болезненное подростковое сексуальное желание, мне нечего было сказать девушкам, которые мне улыбались. Я находился в состоянии постоянной тоски. Мое тело ныло от потребности, и вся тоска — это подавленное желание трахаться, разнести вдребезги квартиру, сбежать, сломать челюсть отцу…

Единственное облегчение наступало, когда я лежал ночью в постели. Тогда, закрыв глаза, я вызывал в памяти образы одной из девочек из МФШ, бегущих на занятия, или лежащих на солнце, или поднимающих руку вверх. И я сердито мастурбировал, пока не засыпал.

Часто это была Ариэль, во второй половине дня, когда школа пустела. Я наклонял ее над столом Силвера и грубо трахал сзади. Или маленькая хихикающая блондинка Джулия, которая всегда разговаривала с Силвером на поле: она стояла передо мной на коленях в ванной комнате, я держал ее за волосы. Или Мари де Клери с ее знаменитой грудью, тяжелым грузом лежащая в моих руках.

В этих фантазиях неизменно присутствовало насилие. С каждой эякуляцией ярость немного ослабевала, я самую малость освобождался от злости. В постели, в душе, однажды даже в душевой кабинке в МФШ, я стискивал зубы и мастурбировал, пока кожа не начинала гореть, и все равно эрекция возвращалась снова и снова.

— Силвер живой. Спорим, этот парень свободный, — сказал Колин.

Я кивнул:

— Он — первый человек за долгое время, который по-настоящему меня задел, понимаешь? Я постоянно о нем думаю.