немного подсыхать и они становятся менее мягкими, Иван Федорович, даже при близкой встрече с изюбром, никогда в него не стреляет. Ни разу за свою долгую жизнь Нечебуренко не добывал панты второго и тем более третьего сорта, ибо от них почти не было людям пользы.

Такую характеристику старейшему русскому охотнику дал директор Заготконторы Сергей Петрович Слонов и очень советовал мне пойти на пантовку с Нечебуренко, если он согласится взять меня с собой.

В этом таежном районе, где трудятся люди самых редких и удивительных профессий, все идет своим обычным порядком, как, скажем, в сельскохозяйственном районе, где сеют хлеб, выращивают телят, выполняют обязательства перед государством, собираются на производственные и партийные собрания, — словом, делают все то, без чего в наших советских условиях не может развиваться жизнь. Вместе с тем этот район совершенно не похож ни на какие другие, и поэтому мы так мало знаем о нем и его людях: охотниках и следопытах, искателях женьшеня и ловцах даурской жемчужницы, добытчиках драгоценной пробковой коры и заготовителях каменной березы, которая, как известно, крепче стали. Мне всегда было радостно шагать с ними по тайге, спать у одного костра, есть из одного котелка и курить из одного кисета.

Познакомился я с Иваном Федоровичем Нечебуренко перед самым началом пантовки, когда охотники только съезжались в Ключевую за билетами на отстрел изюбра.

Когда он согласился взять меня с собой в тайгу, некоторые из его товарищей удивились. По-своему, может быть, они были правы. Ведь нынче охота на пантового оленя крайне ограничена. Охотник получает один билет, и, чтобы выследить такого чуткого и осторожного зверя, как изюбр, приходится уходить иногда за десятки километров, в самую глубь леса. Редко когда сразу набредешь на след рогача; обычно его приходится искать долго в тех укромных местах, где изюбры любят лакомиться подводными растениями или соленой почвой, — на так называемых солонцах. К этому нужно добавить, что каждый охотник стремится отстреляться как можно быстрей, в именно в первый период пантовки, когда панты особенно хороши и высоко ценятся. А тут увяжется за тобой корреспондент с фотоаппаратом, в грубых кирзовых сапогах, под которыми скрипит сухой валежник. Так никто, конечно, вслух не говорил, потому что здесь всегда рады приезжему человеку, но я прочел это на лицах некоторых охотников.

Смущали Ивана Федоровича главным образом мои сапоги. Они были слишком тяжелы и грубы и совершенно не подходили для преследования изюбра. Когда попадешь на след пантача, нужно, как говорят охотники, ходить, земли не касаясь, чтобы ни одна хворостинка не хрустнула под ногами.

— Ладно, паря, дам тебе ичиги, у меня есть парочка про запас, — сказал Нечебуренко и достал из вещевого мешка почти еще новые ичиги из мягкой сохатиной кожи, которые пришлись мне в самую пору.

К девяти часам утра река Кур очистилась от тумана. Сразу на горизонте выступили горы, полудугой охватившие леса в долине. Солнце уже поднялось высоко, и день обещал быть погожим. Пока Иван Федорович оформлял свои охотничьи права, я отправился в лавку, купил на дорогу мясных и рыбных консервов, килограмм сахару, соленой кеты, буханку хлеба и бутылку столичной водки. В такой дороге часто случается, что и ливень вымочит до нитки или опрокинется оморочка на перекате, так что без водки никак не обойтись.

— В поход, значит! — бодро произнес Нечебуренко, выходя из конторы.

— Я готов, Иван Федорович!

— Ну и я готов!

Мы попрощались с товарищами, и меня удивило, что никто не сказал нам: «В тайге встретимся».

«Как же так? — думал я, — разве они не встречаются где-нибудь на берегу таежной протоки у костра или у солонцов?»

После все объяснилось. Охотник держит в тайне свою заветную тропинку, свое укромное местечко, где он еще с осени устроил «сидьбу», откуда удобно наблюдать за изюбром.

Ежегодно, как только начинают стаивать снега и тайга оглашается шумом пробудившихся рек и протоков, изюбры выходят из чащобы сбрасывать свои старые рога и до апреля бродят по лесу безрогими. А в мае, когда пробьется свежая травка и на деревьях появятся зеленые побеги, у изюбров начинают отрастать новые рога. Они наливаются кровью весь май и половину июня, и именно в это время считаются наиболее целебными. Стоит охотнику немного запоздать, панты подсохнут, верхушки окостенеют, кожа на них начнет шелушиться. В это время, уже не таясь и не очень оберегая свои окрепшие рога, олени бродят по лесу и треплют ими кусты и молодые деревца, сдирая с рогов тонкую кожицу. А в августе оленьи рога уже тверды и крепки, как камень. И охотники, обнаружив на кустах и деревцах «затиры», знают, что скоро начнется изюбриный гон и пойдут жесточайшие драки холостых рогачей из-за самки.

С древнейших времен панты, наравне с женьшенем, считаются очень сильным тонизирующим средством. Чаще всего для более успешного лечения готовят лекарство из смеси пантов и женьшеня. Считается, что самые целебные панты у пятнистого оленя — хуа-лу, цена на них в свое время доходила до тысячи рублей за пару. Рога изюбра стоят на втором месте и ценятся значительно ниже, но и они стоили в старину около пятисот рублей пара.

Ныне у нас пятнистые олени содержатся главным образом в звероводческих совхозах-питомниках, и редко когда встретите их в открытой тайге. Поэтому главная охота идет на пантовых изюбров, которых тоже осталось немного.

...Мы вышли в тайгу в одиннадцатом часу, и Нечебуренко был этим крайне недоволен. Предстояло добрую часть дневного пути проделать под палящими лучами солнца.

Впереди, словно указывая дорогу, петляла меж высоченных лиственниц узкая тропинка. Временами она совсем терялась в густых зарослях лещины, мокрых от утренней росы. Повсюду валялся колодник; вперемежку с высокими елями стояли склонившиеся набок, неуклюжие недоростки-елочки с голыми, без хвои, ветками. Тополь чередовался с березой, лиственница — с пихтой. А в подлеске больше всего было пушистой ольхи, черемухи, рябинолистника. Много лежало сухого валежника. Он хрустел под ногами, как тонкий осенний ледок на ручьях.

— Вот видишь, под ичигами и то хрустит, а если бы сапоги не снял... — произнес Иван Федорович, видимо, весьма довольный, что переобул меня в свои чудесные мягкие ичиги. В них действительно было легко шагать по тайге.

И он стал мне рассказывать об изюбре, у которого очень острое зрение, чуткий слух, тонкое обоняние. Мельчайший шорох листвы, совершенно не