Марте было примерно столько же лет, сколько и Пруденс – около шестидесяти. Чернокожая старая дева, освобожденная рабыня, вела дом своего престарелого брата. Сейчас она, прямая, как струна, сидела в углу комнаты. Уши Марты целиком скрывал чепец, на груди лежало кружевное жабо, а в руках она теребила платок. Пользы от нее не было никакой. Возможно, Пэтти бы даже полегчало, если бы Марта ушла.

– Сама разберусь, – рявкнула Пруденс. – Слушай, Марта, прошу тебя, сходи, вскипяти нам еще воды.

– Хорошо. – Марта молниеносно подскочила и заторопилась прочь из комнаты.

Освободившееся кресло у камина тут же занял пес среднего размера. Он опустил голову на подлокотник и принялся наблюдать за хозяйками обеспокоенными глазами.

Выгнувшись, Пэтти раскрыла рот и по-коровьи взревела от невыносимой боли.

Пру закатала рукава выше локтей.

– Ляг на спину, – скомандовала она дочери. – Дай, я гляну.

Хнычущая и дрожащая Пэтти подползла к изголовью кровати, плюхнулась на спину и тут же свернулась калачиком, обхватив руками колени. Из уголков ее глаз катились слезы.

– Я так ничего не увижу, – бросила Пруденс, ополаскивая руки под рукомойником. Затем подошла к дочке и легонько похлопала ту по коленям: – Давай, будь хорошей девочкой.

Проглотив слезы, Пэтти развела колени по сторонам и устремила пустой взгляд на потолочные балки.

Пруденс уселась на край кровати и наклонилась к дочери.

– Хм-м-м, – пробормотала она себе под нос.

Голова ребенка уже виднелась, но родовые пути никак не желали раскрываться. Пруденс видела, как Пэтти старается тужиться, стиснув зубы и широко распахнув глаза. У нее ничего не выйдет. Нужно помочь как можно быстрее.

– Пэтти, – обратилась Пруденс к дочери.

Та молчала. Ей каким-то образом удалось отстраниться от всего. Тело продолжало лежать на кровати, но разум где-то блуждал в ожидании, когда боль закончится. Нельзя так просто избегать происходящего. Смерть приходит даже к тем, кто не смотрит ей в глаза.

– Пэтти, – на этот раз чуть мягче произнесла Пруденс и осторожно дотронулась до колена дочери. Она пару раз моргнула, и ее глаза снова прояснились. Когда Пэтти посмотрела на мать, та постаралась улыбнуться как можно шире. – Я знаю, что нам поможет.

Пруденс подошла к своим рабочим принадлежностям, среди которых были льняные бинты, настойка витекса священного[33], спички, игла, хирургическая нить и прочая необходимая всячина. Из этого набора Пруденс достала маленькие швейные ножнички.

– Не-е-ет! – завопила Пэтти.

– Ладно тебе. – Пруденс подошла к постели. – До этого нам еще далеко.

Она наклонилась к Пэтти и взяла ее дрожащую руку.

Вокруг запястья девушки был повязан кожаный ремешок, с которого свисал маленький, но увесистый оберег. Камешек в серебряной ладанке дребезжал, если до него дотронуться. Пруденс склонилась ниже и просунула лезвие ножниц под толстый ремешок.

– Ты готова? – обратилась она к дочери. – Такие схватки тебе и не снились.

Пэтти молча кивнула с распахнутыми глазами. Ножницы разрезали кожаный ремешок, и оберег упал на ее ладонь. В помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь частым дыханием Пэтти. Через несколько мгновений тело девушки сотрясла судорога, словно нахлынувшая на берег волна. Пэтти закатила глаза и раскрыла рот, но выкрикнуть не смогла.

– Давай, садись. – Пруденс помогла дочери приподняться.

Конвульсии продолжали идти волнами, и постепенно из груди Пэтти начал подниматься стон. Подкатывая к глотке, он становился все мощнее и наконец вырвался наружу. Жуткий нечеловеческий стон. Пруденс поморщилась. Она никогда еще не слышала, чтобы женщины так кричали.

– Как она? – спросила Марта, заходя в комнату с дымящимся чайником.

– Справится, – ответила Пруденс.

– Я принесла кипяток, – сказала Марта, потупив взгляд, чтобы не видеть наготы Пэтти.

Та лежала с разведенными по сторонам коленями, а к ее набухшим грудям прилипла намокшая рубашка.

– Молодец, спасибо.

Марта подлила немного кипятка в рукомойник и поставила чайник на полку камина.

– Может, позвать кого-нибудь? – спросила она, тревожно теребя платок. – Ее мужа, например?

– Если ты не знаешь, где именно в Нью-Джерси разбила лагерь армия Вашингтона, то нет, – пробормотала Пруденс. – Подлый трус. Предпочел выйти против бриташек с одними граблями в руках! В любом случае, осталось недолго, – с надеждой сказала она. – Иди сюда, возьми ее за ту руку.

Марта уселась по другую сторону от Пэтти. Сперва старуха чувствовала себя неловко, но, когда пальцы девушки что было мочи стиснули ее ладонь, сразу же преисполнилась уверенности. Вторую руку Марта опустила на колено Пэтти.

– Честно сказать, – вставила Марта. – Я рада-радешенька, что мне не приходилось такое испытывать.

Пруденс рассмеялась.

– Боль забывается сразу же, – подбодрила она соседку. – Это как магия. Господь просто стирает эти воспоминания из головы женщины.

Марта погладила колено Пэтти.

– Тебе виднее.

– Воды… – задыхаясь, прохрипела несчастная.

Пруденс поднялась и направилась в переднюю, чтобы принести дочери чуточку слабого пива.

– Следи за ней, – наказала она Марте. – Я мигом.

В узкие окна передней лился свет полуденного солнца, освещая широкие сосновые половицы. В камине полыхал огонь, отчего в помещении становилось тепло и уютно даже при открытых окнах. На столе в ожидании готовки лежали несколько картофелин, морковин и стеблей сельдерея. Со стропил свисали пучки сушеных трав: тимьян, шалфей и петрушка. Пруденс плеснула в кружку немного пива для Пэтти, одновременно вытягивая несколько веточек из каждого пучка. Тихонько бормоча, она изготовила из трав припарку.

Вдруг раздался вопль. В ту же секунду в дверном проеме показалась морда лающей собаки.

– Пру! – завопила Марта.

Пруденс помчалась обратно в жилую комнату. Пэтти сидела прямо с мертвенно-бледным лицом. Под ней медленно расползалось красное пятно, пропитывая простыни.

– Господи, – прошептала Пруденс.

– Что делать? – взвизгнула Марта.

Ее фартук, манто[34], юбки и обе руки до локтя были забрызганы кровью. В глазах читался ужас.

– Нужно перевернуть ее, – сказала Пруденс.