Теперь присмиревший беглец сидел в траве и смотрел на меня взволнованно, но без явного страха, будто знал, что ему ничего серьезного не угрожает и что нет его вины в самом громком преступлении, случившемся за последние годы в нашей империи.

Пока мы гонялись по полям и лесам за Комовым, остальные наши коллеги успели обыскать дом и опросить соседей и родственников. У родственников обнаружилась еще часть похищенного и денег ассигнациями на сумму в 540 рублей. Это было уже неопровержимое доказательство участия в преступлении.

Об удачном задержании я телеграфировал в Казань и получил, кроме благодарственного ответа, сообщение о том, что записка к Ананию Комову, которая привела нас в это село, была написана рукой золотаря Максимова. Вот это была новость! Значит, и этот прохиндей попал в свои же сети! Теперь ему было не отвертеться от ответственности. Все его песни про то, что к заказу воровского инструмента его привлек Чайкин, угрожая расправой, теперь бесполезны.

Клубок наконец-то начал разматываться: Чайкин, Комов, Максимов и, возможно, сторож Захаров – вот кто были эти воры.

Но тем не менее оставались еще женщины, с которыми жил Чайкин и которые могли иметь к этому отношение. Ведь часть драгоценных уборов икон так и не была найдена. Все вместе составляло едва ли треть. И даже если учесть, что определенную часть воры могли успеть продать, тем не менее значительная часть добычи бесследно исчезла. Чутье подсказывало, что был кто-то еще… Кто-то, кого мы упустили. Возможно, единственный, кто смог бы сообщить точно, что стало с иконами…

Арестованный Комов ничего толкового не говорил, от всех обвинений отказывался. Утверждал, что ничего не знает, а Чайкина знает, но ни в каких делах с ними не участвовал. Одна надежда на очную ставку.

Я отправился с арестованным обратно в Казань, так же как это было и с Чайкиным. И в пути, как это часто со мной бывает, мне пришла в голову одна мысль. Если мне удастся ее осуществить, то, возможно, это прольет свет на судьбу святыни.

Со сторожем Захаровым, кажется, разобрались. Это заняло чуть ли не две недели постоянных поисков новых свидетелей, допросов и даже очных ставок, но теперь старик выбрался из той ямы, в которую его завели несколько слов одной маленькой девочки.

Действительно, подтвердилось, что его видели здоровающимся за руку с Чайкиным и Комовым во время их случайной встречи в центре города. Нашлись еще двое свидетелей, которые их опознали. Этого было более чем достаточно, чтобы арестовать Захарова.

Дед был так растерян, что мне стало его жаль. Допрос провели сразу же, но старик упорно запирался. Выглядело это так неприятно и ненатурально, что мне даже захотелось вмешаться. После того как официальный допрос был завершен и деда отвели в камеру, я обратился к Панфилову с просьбой о дозволении поговорить с подозреваемым с глазу на глаз.

Начальник мой тоже понимал, что дед ведет себя неразумно и к тому же мешает нам разобраться в происходящем. Так я получил разрешение на свидание с Захаровым без лишних глаз и ушей.

Старик не ожидал гостей в своей камере, и, войдя, я увидел, как он украдкой вытирает грязным рукавом слезы. Мне стало неловко – начало вышло не слишком располагающее к откровенности, но поворачивать назад было нельзя.

– Дед Федор, ты не волнуйся, я с тобой поговорить пришел. Сам, без начальников.

Старик бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся.

– Я сегодня слушал, как тебя допрашивали, и сразу понял, что ты тут ни при чем. Ты только зря врешь, что воров этих не знаешь. Они все равно докажут, что вы знакомы. Сказал бы лучше правду, как и когда с ними встретился. Ясное же дело: они тебе, старому, голову задурили. Ты сейчас своим враньем ни себе, ни полиции не поможешь. Лучше расскажи, как все было, а я тебе помогу. Судье все расскажем как есть, он тебя и выпустит.

Захаров слушал меня молча и не перебивал, поэтому я говорил так долго и убедительно, как только мог. После повисло долгое молчание, которое нарушало только мерное тиканье часов на стене в комнате охраны.

– Что уж тут терять, – наконец хрипло пробормотал старик. Речь у него была по-старчески нечеткой – зубов во рту было немного. – Раз пропадать, то, может, и правда, лучше сказать, как было? Взял я от них деньги, от окаянных. Ввек себе этого не прощу, ан сделанного не воротишь!

Я медленно сел на край его тюремной койки:

– Значит, все-таки помогал ты им?

– Так уж вышло, что помогал, – засипел старик. – Только не знал я, что они замыслили! Теперь уж говори не говори… Эх, вот не думал не гадал, что так жизнь моя обернется на старости лет.

– Что же произошло на самом деле?

– Пришли они ко мне еще за месяц до этого дела и попросились на крышу колокольни их пустить, когда монахини будут на службе, чтобы город-де осмотреть с высоты. Денег дали много, целых двести рублей посулили. И даже бумажки мне показали. Ну, я, дурак, и купился! Пустил их на колокольню. Просидели они там всю службу. Долго осматривали вид. Теперь-то знаю, что не город им нужен был, а монастырский двор, кварталы вокруг, да то, как у нас церкви устроены. Все они, разбойники, тогда и осмотрели. Потому-то я с ними и здоровался, когда встретил в Казани-то на празднике.

– А потом? Вы видели их перед ограблением?

– Нет, не видал. Только когда они меня связывали уже, голоса показались знакомыми. Я их тогда же и вспомнил, но испужался. Не стал ничего говорить, чтобы не посадили сюда вот. Ан все равно посадили. Так что уж теперь… Вот так оно и было. Брал я у них деньги, но не за то, что думаете! Судите за то, что сделал, а не за то, что они набрехали.

Дед Захаров оказался ни при чем, хоть и помог, не ведая того, ворам. Поэтому вопрос о том, кто открыл ворота в день ограбления, оставался открытым. Внутри монастыря должен был быть кто-то, кто им помог. И найти его было совершенно невозможно. Монахини стояли друг за друга горой, и ничего у них узнать было невозможно.

Идея, которая посетила меня еще в дороге, оказалась не такой уж и глупой. Я поговорил со знающими людьми, которые работают в полиции, и они подтвердили, что есть специалисты, которые умеют проводить химический анализ самых разных веществ, в том числе и пепла, оставшегося от сгоревшего предмета.

И даже по этому жалкому пеплу они могут определить, что за предмет сгорел. Точнее, из чего он был сделан: дерева или волокон ткани, ворса или бумаги, и даже скажут, что это была за бумага, какого сорта и возраста. Я снова поспешил в дом, где жила старуха Шиллинг с детьми. Мне повезло, что было лето и печи никто не топил. Зола, которая осталась там с ночи ограбления, никуда не делась, а так и лежала ровным слоем.

Мы забрали все. На всякий случай: вдруг там жгли и еще что-то. Хотя мне говорили, что для химического анализа нужно совсем немного образца этого пепла, я поступил по старинке и собрал все, что нашел.