Москвы в лицо ударяло свежестью скошенной травы, и запахи, запахи. Хотя вроде бы это же все придорожное. Запахи природы смешивались с запахами платформы. Настоящее начнется чуть позже. А здесь все кустарники практически в городской пыли, чувствуется запах жженой резины от состава, бензина от машин, сгрудившихся на переезде. Она любила эти мгновения. Сейчас она застегнет на груди лямки рюкзака и пойдет неторопливо до дачи деда. Ровно двадцать минут. Иногда на переезде можно было застрять из-за проходившего поезда. Не страшно. Можно разглядеть нехитрый товар, который предлагали милые старушки.

Вечные бабушки на скамеечках с пучками редиски и огурчиками, разложенными на вафельных полотенцах. Бабушки в плащах. Почему они всегда одеты в эти самые плащи? На головах веселенькие платочки, ноги в галошах и серые всесезонные плащи.

– Мил человек, купи своей барышне васильков. Глянь, какие яркие! Твоей в самый раз подойдет.

– Давай купим? А то мы вроде с пустыми руками.

– У меня в рюкзаке сушки. Как они любят, несладкие. Тут в местном магазине только пряники мятные. А им сушки подавай!

– Я куплю.

Лара пожала плечами, и Лешка купил целых три букетика.

– Чтоб погуще. Ты ж меня представлять везешь. Чтоб не подумали, что я жмот.

– Они умные! Сразу поймут, ты купил, потому боялся, что они подумают.

– И поймут, что я не дурак.

– Это немало!

– Это много!

– Давай, не жмот! Пошли! Дед любит точных!

Они шли молча все двадцать минут. Каждый углубился в свои мысли. Лара вспоминала, как в детстве ее раздражали те двадцать минут, как она завидовала подружке, которая жила прямо за станцией. Сошла с электрички – и дома. А тут – тащись, ботинки сбивай. Понимание природы пришло значительно позже. Именно здесь она впервые ощутила смену времен года и поняла, что любит не просто весну или осень, а переход. Когда только начинает сходить снег и просыпается природа журчанием ручья, когда только начинает желтеть и краснеть листва. Вот только все было зеленым, и вдруг появился желтый лист. Один. Но это только начало. Или первый снег. Просто запорошило. И сначала ты чувствуешь невероятную свежесть от нового в этом году холода. Мерзнуть начнем уже потом. Сначала всегда была радость перемен.

И еще вспомнила, как гоняла по поселку на велосипеде. Просила у матери купить женский вариант без рамы, а она ей купила для мальчика, и долго она не могла через ту раму перекинуть ногу. И отсюда падение при начале езды и обязательно при остановке. До сих пор на коленках шрамы от детских ссадин. Были бы бордюры, было бы легче начинать движение. Но их не было. Вернее, был один у «магазина-кучи» на станции. Но туда нужно было ехать через переезд, хорошо, если он был открыт, а если нет, валилась прямо на асфальт. Мать, автор того самого купленного велосипеда, говорила: «Ничего! Все мы так учились». Еще, конечно же, про свадьбу, до которой далеко, а некоторым и вообще не светит, глядя на кости и мослы дочери. Дед только вздыхал. Видимо, тоже сомневался, возьмет ли кто с такими шрамами его детку?

Почему всю дорогу до дачи молчал Алексей? Кто его знает. Он вообще часто замолкал. О чем он думал? Лара сегодня разгадывала каждое его молчание за четырнадцать лет совместной жизни.

Встречали у деда празднично. Обычную скатерть в клетку сегодня поменяли на белую. У матери с отчимом на столе всегда лежала клеенка, у деда с бабушкой обязательно тканая скатерть.

– Не я же стираю, машинка, а скатерть – это уют, это дом, – с тихой гордостью отстаивала скатерти бабушка. Даже когда накрывался стол на улице под липой, скатерти не изменяли. Лара с удовольствием переняла эту традицию, и когда у нее появился собственный дом, обязательно пользовалась скатертями. Правда, она не любила ни белый цвет, ни клетку. Скатерти обязательно были цветными, яркими, с рисунком. Оливки на желтом фоне или лаванда на спокойном сером. Сразу думалось в двух направлениях. Об отдыхе в любимых Франции и Италии и вот об этом самом дедовом саде.

Садом занимался только дед. Что-то там подрезал, пересаживал. И это были цветы. Море цветов. Ирисы, георгины, розы, пионы. Сад цвел все лето, захватывая и позднюю осень. Как правило, до первого снега. Сначала медово расцветала спирея, потом мощным благоуханием радовала сирень, ей на смену шел шиповник, тут уже его поддерживали пионы и ирисы. Последними распускались розы.

– Дед, почему ты не выращиваешь какую-нибудь редиску?

– Ты же ее не любишь?

– Так положено.

– Детка, никогда не делай то, что положено. Имей свою голову на плечах.

– Но мы же в обществе живем. Нельзя делать только то, что хочется.

– Это про разное. Я против стаи. Куда все, туда и ты. Да, есть строгие законы, по котором живет общество. Но вариаций на тему огромное множество. Нужно жить для души. Розы – это для души. А для редиски есть рынок.

– Конечно, бабушка сгоняет, – добродушно ворчала бабушка. Но ворчала с любовью. Она эти розы и на свой счет воспринимала. Кому-то букеты цветов дарят, а ей целый сад.

Руководить судьбой

Лара никак не могла уснуть и, чтобы не сойти с ума, вспоминала прекрасные моменты их романа.

Буквально по деталям она восстанавливала ту поездку на дачу. У порога их встречал дед. Бабушка, естественно, в доме, на кухне. Самое любимое время года: середина лета, цветет липа.

– Ну где вы ходите? Пироги остывают! Ух ты! Цветы-то какие. Беру свои слова назад. Маруся, ты только погляди, какого галантного кавалера нам детка привела.

Бабушка уже со всех ног бежала с кухни. Она все делала на бегу. А Лара еще удивлялась, в кого у них Мишка такой быстрый. Так вот же в кого. В их Марусю!

– Батюшки-святы! Какой прекрасный мальчик! Спасибо вам!

– Да какой уж мальчик. Мужик! Не обидишься, если мы тебе будем «ты» говорить? Все! Руки мыть, немного осмотритесь, и за стол.

Сколько Лара помнила деда, тот всегда копался в саду.

Дед относился к себе серьезно. Он не какой-нибудь колхозник, чтобы выращивать рассаду на подоконнике, это не про него. Плетистые розы, махровые ирисы – это да. А еще конструировать участок, менять местами клумбы, делать горки и, конечно, газон-газон. А еще, чтобы было не как у всех.

Частенько заходила соседка, долго стояла, вздыхая у калитки:

– И че?

– Че че?

– Ну на фига?

– Тебе, Петровна, что не нравится?

– Да нравится, только что толку? Корячишься целыми днями.