— Прости, — сказала Элиза.

Оставив его вопрос без ответа, она развернулась и пошла прочь. Тиган наблюдал, как она поставила пустой бокал на поднос и направилась к стеклянным раздвижным дверям, ведущим в парк с широкой лужайкой и озером. Тиган смотрел на ее удалявшуюся спину, затем чертыхнулся и пошел следом.

Когда воин нагнал ее, она была на полпути к озеру. Тиган схватил Элизу за руку, вынуждая остановиться:

— Ты не хочешь мне объяснить, что все это значит?

Элиза пожала плечами:

— Мне не понравилось то, что я услышала. Эти самоуверенные щеголи были не правы, и кто-то должен был сказать им об этом.

Тиган резко выдохнул, в морозном воздухе возникло и быстро растворилось облачко пара.

— Послушай, меня не нужно защищать, особенно от таких засранцев, как эти. Я сам могу за себя постоять. Избавь меня от своей ненужной заботы.

Он прищурился, когда Элиза пристально посмотрела на него.

— Тиган, ты не способен принять ни капли сердечного тепла?

— В прошлый раз я четко дал тебе понять, что сам со всем отлично справляюсь.

Элиза запрокинула голову и расхохоталась прямо ему в лицо:

— Невероятно! Ты в одиночку можешь справиться с целой бандой Отверженных, но ты до смерти боишься, если кто-то пытается проявить к тебе хотя бы немного заботы, что еще страшнее — вынудит тебя позаботиться о ком-то.

— Ты не знаешь обо мне главного.

— А разве кто-нибудь знает? — Элиза выдернула руку, которую он крепко держал. В лунном свете ее лицо казалось бледным и застывшим. — Уходи, Тиган. Я устала и просто… я хочу побыть одна.

Он наблюдал, как она подобрала подол длинного вечернего платья и пошла дальше, к мерцавшей на краю лужайки глади озера. Обхватив себя руками, Элиза остановилась у старого каменного эллинга.

Вначале Тиган хотел развернуться и уйти, как она просила. Но раздражение не позволяло ему оставить словесную оплеуху без ответа.

Тиган готов был обрушить на эту женщину рассказ о том аде, сквозь который ему пришлось пройти, о мраке боли, поглотившем его душу, но, приблизившись к Элизе, он увидел, что плечи ее сотрясаются — не от холода, а от рыданий.

— Элиза…

Она покачала головой и пошла дальше, к озеру:

— Я же сказала, уходи!

Тиган стремительно последовал за ней со скоростью, доступной только представителям Рода. Он остановился перед Элизой, преграждая ей путь, и увидел огромные, полные слез глаза, когда она подняла голову. Элиза попыталась обойти его, но не успела сделать и шага, как Тиган крепко сжал ее обнаженные плечи.

Через прикосновение ее душевная боль мгновенно проникла в Тигана. Эта боль была сильнее раздражения и злости, которые он у нее вызвал. Кончиками пальцев Тиган впитывал опустошающий холод потери. Он обжигал, словно вновь открывшаяся рана.

— Что случилось на приеме?

— Ничего, — солгав, хрипло произнесла Элиза. — Это пройдет, ведь так?

Она повторила слова, которые он произнес тогда, в ее квартире, — грубое утешение для женщины, понесшей тяжелую утрату. И сейчас она бросила их ему в лицо. В ее лавандовых глазах читался вызов. Элиза вынуждала его сказать что-нибудь теплое и сердечное, способное хоть как-то облегчить ее боль.

И Тигану захотелось утешить ее, он остро почувствовал это по тому, как сжалось у него сердце. Он не желал видеть, как она страдает.

Он хотел… Господи, он с трудом мог разобраться в своих желаниях, когда дело касалось этой женщины.

— Я знаю, что тебе пришлось пережить, — тихо произнес он. — Я знаю, что такое терять близких, Элиза. Я сам через это прошел.

О черт! Что он говорит?!

Как только слова слетели с языка, Тигана охватила паника, словно он нарушил древний обет молчания. Несколько столетий он никому не рассказывал свою печальную историю, но отступать было поздно.

На грустном лице Элизы появилась тень удивления и сочувствия, которое Тиган, возможно, еще не готов был принять.

— Кого ты потерял, Тиган?

Он перевел взгляд на лунные блики, сверкающие на темной глади озера, и мысленно вернулся в ту ночь. За пятьсот лет он возвращался туда тысячи раз, обдумывая, что мог бы сделать, что должен был сделать, чтобы не случилось того, что случилось. Но ничего уже было не изменить.

— Ее звали Сорча. Очень давно, когда Орден только образовался, она была моей Подругой по Крови. Однажды ночью, когда я отправился патрулировать окрестности, ее похитили Отверженные.

— Господи, Тиган, — прошептала Элиза. — Они ей причинили…

— Она мертва, — ответил Тиган, просто констатируя факт.

Он не думал, что Элизе будут интересны печальные подробности о том, как Отверженные, изнасиловав и вволю поиздевавшись над Сорчей, отпустили ее. Он не хотел говорить о том ужасающем чувстве вины и ярости, которые разрывали его сердце на части, когда Сорча вернулась к нему живой, но выпитой почти досуха. Она утратила человеческую сущность, превратившись в Миньона.

От горя Тиган тогда практически потерял рассудок, его захлестнула Кровожадность, он балансировал на опасной грани — один шаг, и он сам превратился бы в Отверженного.

Однако все его усилия спасти Сорчу оказались напрасными. Смерть явилась ее спасением.

— Я не могу вернуть ее и не могу исправить того, что случилось.

— Да, никого нельзя вернуть, и ничего нельзя исправить, — тихо сказала Элиза. — Это не в наших силах. Но сколько еще должно пройти времени, чтобы мы перестали обвинять себя за то, что что-то сделали не так?

Тиган посмотрел на нее. Он не привык к такой откровенности, но боль в глазах Элизы растопила что-то у него внутри.

— Элиза, это не ты давала сыну наркотики, которые превратили его в Отверженного. Не ты толкала его в эту пропасть.

— Ты думаешь? Мне казалось, что я оберегаю его от неприятностей, а на самом деле я излишне контролировала его, не отпускала от себя ни на шаг. Это вызвало у него протест. Он хотел быть мужчиной — он был мужчиной, — но я так боялась потерять своего ребенка, кроме него, у меня никого не осталось. И чем сильнее я удерживала, тем сильнее он рвался на свободу.

— Каждый ребенок через это проходит. Из этого не следует, что ты виновата в его смерти…

— В ту ночь, когда он ушел, мы с ним поссорились. Кэмден собирался на какую-то вечеринку. Но в то время уже несколько юношей числились пропавшими, и я очень боялась, как бы чего плохого не случилось и с ним. Я запретила ему идти. Сказала: если уйдешь, домой можешь не возвращаться. Это была пустая угроза. На самом деле я не собиралась…

— Господи, Элиза, порой мы все говорим такое, о чем потом приходится сожалеть. Ты просто пыталась уберечь его от неприятностей.