что я позвонила… А я еще пошутила перед уходом: приду, мол, поздно, пьяная и не одна. Кое-что, похоже, сбывается… Между прочим, Михаил Андреевич, она сама вчера предложила: погуляй, развейся, сходи в кино; в «Победе» идет твой любимый фильм. А она посидит с Сашкой. Это я к тому, если вы мне не верите…

– Верю, Ирина Владимировна, не ищите доказательства.

Она тихо смеялась: мол, не ожидала такого приключения. Жизнь скучная, однообразная, и вдруг такое. Хорошо хоть не отправляют за 101-й километр…

– Скажите, Михаил Андреевич, вы расстроились, когда поняли, что я не шпионка? – Она еще смущалась, но глаза уже поблескивали в полумраке.

– Не расстроился, Ирина. Приятно обнаружить, что человек, которого ты подозревал, оказался честным. Тем более такая привлекательная женщина.

– Рассказывайте сказки… – она недоверчиво фыркнула. – Теперь вам придется начинать заново. А по поводу привлекательности вы ощутимо загнули… Постойте, не ругайте, что спрашиваю… Значит, в нашем институте есть настоящий шпион, и он среди нас? И я его знаю? – Элементарная истина только сейчас дошла до нее.

Ирина остановилась.

– Совсем не обязательно, это одно из предположений. Органы во всем разберутся, вам лучше не забивать этим голову. Не забывайте, что вы подписали документ о неразглашении. Пойдемте, уже поздно.

– Да, конечно. – Она вышла из оцепенения. – Пойдемте, скоро выйдем на улицу Революции, там будет светлее. Я хожу этой дорогой, когда не нужно в магазин или еще куда-нибудь. Но никогда не ходила так поздно. Даже зимой в седьмом часу вечера на улице много людей…

Ночь была приятная, дул освежающий ветерок. Иногда из-за туч выглядывала луна, отражалась в оставшихся после дождя лужах.

– Можно нескромный вопрос, Ирина? Почему вы одна ходите в кино?

– Потому что у меня нет никого… – она ответила неохотно, после долгой паузы. – Когда появится… мм, молодой человек, буду ходить не одна.

Тема была неприятной, Михаил не настаивал. Ей снова стало неуютно, заговорила о сыне, которому следует уделять больше времени. Он хороший, добрый, учится терпимо, пора готовить ребенка ко взрослой жизни. Через два года ему стукнет четырнадцать, кое-что он тогда сможет делать самостоятельно, по крайней мере, сидеть дома без присмотра.

«Там-то все и начнется», – подумал Кольцов.

Снова в ее словах фигурировала мама – пожилая добродушная женщина, рано лишившаяся мужа и большую часть жизни прожившая в одиночестве. Своего отца Ирина помнила смутно – только детские воспоминания. Мама уже три года как на пенсии, живет в соседнем квартале, может посидеть с Сашкой, если не болеет. В дачный период – сложнее, но они выкручиваются. Зачем-то стала рассказывать, как мама ходила в коопторг, отстояла очередь за мясом, а когда подошла к прилавку, на витрине остались только кости. Не стала ждать, пока нарубят, взяла, что было – для супа сойдет. Так ей еще в нагрузку жил и хвостов накидали…

– Бежите от отношений, Ирина Владимировна? Не мое дело, прошу простить. Просто жалко. Годы идут, молодость не вечна…

Он думал, Ирина замкнется и остаток пути пройдет в молчании. В первую минуту так и было. А потом ее прорвало, она стала говорить. О бывшем муже, с которым познакомилась на последнем курсе электротехнического института – он был уже аспирантом; о какой-то беспощадной и безжалостной любви. Накрыло с головой, прямо нахлобучило. Казалось, с ума сходит. Забеременела Сашкой, женились, хотя мудрая мама сомневалась в долговечности такого союза. Но кто в эти годы слушает маму? Мама всегда неправа! Со скрипом прожили несколько лет, он стал куда-то пропадать, приходил со следами помады, врал в глаза. А она, как дура, любила, надеялась: поутихнет чувство, но ничего подобного, только хуже становилось. Маме грубила, на работе всякая фигня происходила, да еще и сына забросила. Безумие оплетало со всех сторон, ни о чем другом и знать не хотела.

Кольцов деликатно помалкивал. Не к месту вспомнился ГИП Лазаренко, обнимающийся со своей пассией. Тоже «нахлобучило». Город влюбленных какой-то.

– Володя в один прекрасный день хлопнул дверью и ушел… – выдавливала Ирина «признательные показания», – а я довела себя до нервного срыва. Жизнь остановилась, просто пропал смысл. Сейчас понимаю, что все не так, но тогда… Две попытки суицида, последнюю чуть не реализовала – мама вовремя выбила из-под ног табуретку… Тьфу, наоборот, что я говорю… – Ирина надрывно засмеялась. – Прибежала с кухонным ножом и срезала веревку, которую я привязала к крючку для люстры… Знаете, в наших квартирах даже повеситься невозможно – потолок совсем низкий… В общем, билась в истерике, мама вызвала «скорую»… Как я ее тогда возненавидела! Сейчас понимаю, что мама все делала правильно. У нее был знакомый по этой части – меня положили в отдаленную районную больницу, чтобы в городе репутацию не подмочить… Вы же знаете об этом, верно? В институте никто не знает, но для вашей организации ведь нет ничего невозможного? Сохраните, если не трудно, мою тайну, очень прошу вас. Все в прошлом, никаких рецидивов. Подействовала смена обстановки. Осталась легкая печаль, да и шут с ней, – Ирина засмеялась почти без напряжения. – Победила, так сказать, прошлое. Устроилась на работу в «Сибмашпроект» – мои знания и умения оказались востребованными. Живу, не жалуюсь. Владимир живет на севере, с сыном не общается. По слухам, еще одной дурочке разбил сердце, случилась схожая история – с психушкой, прыжками из окон…

– Больше ни с кем так и не познакомились?

– Не монашка я, если вы об этом. Появлялись на горизонте загадочные субъекты… Но, когда загадки разрешались, становилось скучно и даже неприятно. Будем считать, что я в пассивном поиске. – Ирина прыснула.

Впереди возникла лужа – целое море. Хорошо, что не ступили в нее, выглянула луна, предупредила.

– Ну и ну, – пробормотала спутница. Они остановились, озадаченно разглядывая лужу. – А мы сегодня без лодки… Это странный город, Михаил Андреевич, к нему надо привыкнуть. Давайте по поребрику, что ли?

Балансируя, прошли опасный участок. Как истинный джентльмен, Михаил подал ей руку. Ирина спрыгнула на асфальт. Неподалеку светил единственный в округе фонарь.

– Как странно вы изъясняетесь, Ирина, будто коренная жительница Ленинграда. Считал, что только в городе на Неве говорят «поребрик». Как и «парадное» вместо «подъезд».

– Серьезно? – оживилась спутница. – Никогда не задумывалась над этим. «Парадное» у нас не говорят, а «поребрик» и «бордюр» одинаково в ходу. Сегодня говорим так, завтра – эдак. Что вы хотите? Этот город на пятую часть – Ленинград. До войны здесь жили четыреста тысяч населения. В 41-м больше ста тысяч прибыли из Ленинграда вместе с эвакуированными заводами и учреждениями. И далеко не все вернулись назад после снятия блокады. Привыкли, обжились, не захотели обратно на промозглую Балтику. Это