И герцог широким жестом обвёл стройную шеренгу девушек, застывших изысканными статуэтками.

Другие шаги приближаются к нам. Звук этих шагов я узнала бы из миллиона.

Ну же, трусиха! Наберись смелости и посмотри в лицо своему страху. В лицо человеку, которого не видела два года. Со времён той, другой осени. Когда так сладко пахли прелые листья, когда в родительском доме звучали пение и смех, когда в семнадцать лет казалось, что всё ещё впереди и вот-вот начнётся твоя собственная, самая настоящая сказка.

— Хорошо, дед. Я не отказываюсь от своего слова. Мне действительно всё равно. Можешь выбирать любую.

Шаги останавливаются прямо напротив меня. Длинная тень накрывает, отсекает солнечный свет. В мои вены будто впрыскивают раскалённый яд — его запах. Перевожу дыхание, собираю в кулак смелость и поднимаю глаза. Наталкиваюсь на пристальный взгляд цвета пасмурных осенних туч.

— Любую — кроме Элис Шеппард.

Если бы в этот момент он просто отвернулся, заговорил с дедом, завёл светскую беседу с другими девушками, в конце концов, — мне было бы проще.

Я бы смирилась, наконец, с тем, что я в его жизни — пустое место, и пускать меня в неё он не считает возможным.

Но Дорн по-прежнему смотрел на меня. Только на меня — как будто кроме нас двоих в этом зале никого не существовало. Смотрел взглядом тяжёлым и сумрачным, и каким-то… больным, что ли.

Да, наверное, в этом всё дело. У Его сиятельства болит голова, или настроение плохое, или устал после долгого пути… а тут опять эта Бульдожка. Ведь объяснил уже мне один раз открыто, что между нами ничего не может быть. А я зачем-то навязываюсь снова.

У меня в груди словно костёр зажгли. Так горячо и больно, и ни выдохнуть, ни вдохнуть. И ни единого слова из себя не выдавить тоже. Да и должна ли я вообще что-то говорить?

Старый герцог молчит, не вмешивается — ждёт, что будет дальше. Все остальные тоже молча следят за этой отвратительной сценой. Как в театре.

За окном темнеет. Непонятно почему, словно и солнечный день померк, устыдился происходящего.

Кажется, я переоценила свою выдержку. И силу воли.

Я не могу. Просто не хочу и не могу больше здесь находиться!

Опускаю глаза. Только бы не заплакать! Выдёргиваю из корсажа булавку с букетиком шёлковых незабудок — такие раздали всем участницам. И бросаю под ноги.

Не глядя больше ни на кого, иду прочь, к выходу. И пусть невежливо уходить так, молча — плевать. Со мной тоже поступили не лучшим образом.

— Элис, стой! — Дорн хватает моё запястье и не пускает. Его прикосновение словно прожигает белое кружево перчаток, достаёт до кожи и глубже, заставляет вспыхивать кровь. — Постойте, хм… мисс Шеппард.

Тяжело дышу, серёжки-капли с изумрудами покачиваются в моих ушах. Виски пульсируют. Только теперь замечаю, что мои пальцы сжаты в кулак. Плечом почти касаюсь его плеча. Надо было выбрать траекторию пути подальше.

— Простите, я… был груб. В оправдание скажу, что не ожидал увидеть по возвращении такой спектакль. Я могу понять деда, могу понять остальных… но вы, Элис! Как могли вы согласиться на весь этот фарс?

Я дёргаю запястье, и он, наконец, выпускает его. Поднимаю глаза, и мы снова скрещиваем взгляды.

Могу собой гордиться — мне удаётся сморгнуть пелену и не заплакать. Расправляю плечи и отвечаю с достоинством — вернее, мне хочется верить, что с достоинством, и что дрогнувший голос меня не выдаст.

— Вы правы, Ваше сиятельство! Мне вообще не следовало сюда приезжать. Простите. Больше вас не побеспокою свои присутствием. Уверена, вы найдёте здесь по-настоящему достойных вас кандидаток.

Учтивый книксен… мёртвая улыбка… почему же так темно в зале? Или это у меня в глазах… Рвануться к выходу…

— Да стой же ты!

А вот хватать за плечо девушку — это уже верх грубости. И полное попрание всех норм этикета. Кажется, Дорн слишком долго жил в затворничестве и растерял все свои манеры.

— Элис, прекрати. Лучше уйду я. — И, так и не пуская меня, Дорн переводит взгляд на старого герцога. — Дед! Я прекрасно понимаю, что такое долг. Мы с тобой много об этом говорили, и я согласен, что в Тедервин должна появиться хозяйка. Но прошу исключить из отбора мисс Шеппард! И чтобы не возникло недопонимания. И каких-либо недостойных слухов, порочащих репутацию этой чудесной во всех отношениях девушки. Я не читаю Элис недостойной носить титул герцогини Морриган! Я считаю её достойной большего. Построить настоящую семью — а не просто заключить деловую сделку. Найти человека, который полюбит её по-настоящему. Подарит чувства… которые я не могу ей дать.

Ну зачем он это делает? Каждый раз — каждый раз, когда я нахожу достаточно сил, чтобы на него злиться.

Достаточно причин, что перестать любить его.

Он просто перечёркивает эти причины.

И ладонь его… в этот раз не только через ткань, в этот раз — задевая кожу там, где заканчивается платье на плече, где обезумевшим набатом бьётся пульс.

Опомнившись, Дорн убирает руку. Я могу идти… но остаюсь стоять на месте, как привязанная.

В тишине раздаётся весёлый голос старого герцога. Какие у него могут быть причины для веселья?!

— Как же я рад, сынок, что в тебе просыпается сознательность! По-моему, ты начинаешь кое-что понимать. Но не волнуйся, я тебе помогу сделать правильный выбор! Не хочешь Элис… что ж, может, такая кандидатка станет достаточной заменой?

И он выводит за руку Диану.

Та, зардевшись, глубоко приседает, отчего её грудь едва не вываливается из тесного декольте. Выйдя из книксена, девушка стреляет в Дорна кокетливым взглядом.

Его перекашивает, как от зубной боли. Сжав челюсти так, что желваки начинают ходить на скулах, он не говорит ни слова.

— Что ж! На том и сойдёмся. Девушки, все свободны! Победительницей объявляю мисс Тейлор.

Дорн резко разворачивается. И уходит, не удостоив и взглядом свою наречённую.

Оглушающе хлопает дверь. Бьёт по моим нервам так, что я вздрагиваю.

— Пойдёмте, голубушка! — бормочет старый герцог, снова подаёт руку Диане.

Я по-прежнему стою на месте, не в силах пошевелиться. Не в силах поверить в то, что только что произошло.

Толпа обтекает меня. Разочарованные вздохи. Им всем всё равно — только лишь досада за проигрыш и потраченное время.

Цветастые пятна мелькают справа и слева, но я их не вижу.

И в конце концов, остаюсь в зале одна. Потемневшем, тихом. Замолчало пианино, и даже листья за окном больше не шуршат.

Как во сне оборачиваюсь. Мне хочется посмотреть в окно. Узнать, почему такая тишина. Ведь должны же в мире остаться хоть какие-то звуки?

Вцепившись дрожащими пальцами в подоконник, я смотрю на то, как с неба падает пепел.