Вскоре пришли к баньке — тяжелой, приземистой избушке. Внутри было темно и тепло, вкусно пахло травами, березовым листом, нагретым распаренным деревом. Кетти ощупью нашла в предбаннике пучок лучин, запалила одну, вставила в щель между бревнами. Огонек осветил черные бревна, разгорелся — по стенам поползли тени, прячась в углах.

Сырое душистое тепло чудесным образом оживило незнакомца. Через порог он шагнул еще шатаясь, а на лавку опустился уже сам, отстранив помощниц. Поднял голову, откинул спутанные волосы с лица, окинул заробевших девушек цепким взглядом.

— Ах, хорошо! — произнес он уже не замирающим шепотом, а звучным голосом певца. — Что может быть лучше теплого гнезда! Как же мне отблагодарить вас, карьялские девы?

— А спойте нам что-нибудь! — тут же влезла Кайса, подсовывая ему торбу с кантеле. — Глаза путника видят зорче, чем глаза прочих людей. Путник лесом очищен, звери и птицы его вразумили…

— Как тебе не стыдно! — зашипела Мурикки. — Не накормив, не расспросив…

Гость прервал ее, ласково положив руку на плечо.

— Так и сделаем, — улыбаясь, сказал он. — Певец я или не певец? Сначала — песни. А потом пир.

Девицы, покоряясь его голосу, расселись на лавке. Айникки села поближе к двери, беловолосая девочка примостилась рядом, не выпуская ее руки. Айникки почувствовала, что рука девочки дрожит.

Надо сказать, янтарный свет лучины не сделал облик путника менее пугающим. Даже в лунном свете, измученный и беспомощный, он казался человечнее. А теперь его странная усмешка наводила на самые нехорошие подозрения, пронзительный взгляд подчинял волю, и вскоре девушки уже не смели шевельнуться, съежившись на своей лавке. Только Кетти вздрогнула и прошептала на ухо Айникки:

— У него в левом глазу два зрачка!

— Да где? — тихо отозвалась Айникки, всматриваясь в узкое лицо певца. — Тебе, наверно, померещилось…

Путник перехватил ее взгляд, и улыбка тут же пропала с его лица. А глаза на мгновение блеснули угрожающе — и снова спрятались за темными ресницами.

«Не сбежать ли, пока не поздно?» — с тревогой подумала Айникки.

Тем временем путник распустил завязки своей торбы и достал кантеле. Девицы дружно ахнули от изумления. Кантеле было изготовлено в виде скрюченной мертвой руки, оправленной в серебро и украшенной мелкими прозрачными камнями. На кости были натянуты струны.

При виде страшной руки у Айникки пропали последние сомнения. Чужестранец, несомненно, колдун. «А мы даже не спросили его, кто он и откуда! Разбудить отца, позвать Локку!»

Но даже не шевельнулась — ноги стали как соломенные.

Путник пробежался пальцами по струнам, издав нежный холодный перезвон — как будто осыпался иней.

— Что бы вы хотели услышать, красавицы?

— Песни ваших родных краев, конечно, — проговорила Мурикки, глядя на него как зачарованная.

Это просьба почему-то рассмешила певца.

— Впервые встречаю человека, который сам меня об этом попросил. Впрочем, нет — был еще один саами, Йокахайнен, бредивший властью над смертными, которую даруют песни моей родины. Похъёльские руны едва ли развлекут тех, кто их слушает… А вот того, кто их поет…

В полумраке снова поплыли ледяные перезвоны. Айникки казалось, что эти звуки вонзаются в ее уши, как иглы, оплетают тело железными нитками. Судьба послала им не сказителя-саами, и даже не бродячего колдуна. Гость был хуже, чем хийси. Похъёлец!

Карьяла знали, что невидимая Борозда Укко проходит чуть севернее земель их соседей саами. Похъёла оставалась для них такой же недостижимой страной, как вечно сумрачная Манала или Хорн, саамская ледяная преисподняя. Все с детства слышали, что Похъёла — источник зла, но ни один карьяла живого похъёльца не встречал. Ходили слухи, что они все — искусные чародеи и вдобавок оборотни. Девушки замерли в страхе и растерянности, не зная, чего ожидать от гостя. А он как ни в чем не бывало продолжал говорить, тихо подыгрывая себе на костяном кантеле:

— Звукам похъёльских рун противиться невозможно. Сначала учат пением подчинять животных, потом — рабов. Самые искусные рунопевцы игрой на кантеле приказывают духам и богам. Я владею этим искусством в совершенстве…

Почему-то слова похъёльца прозвучали ничуть не хвастливо. Во всяком случае, Айникки ему сразу поверила. Разумеется, их гость — великий колдун! Это не бедняга Ильмо, который и с болотным хийси не может справиться не покалечившись. Вот они как выглядят — сила и власть! Айникки словно увидела себя со стороны. Она, всю жизнь мнившая себя не последней в роду — красавица, дочь старейшины, — в сущности, обычная девчонка из лесного захолустья. Но разве она не достойна большего? И вдруг ей явилось видение: скальные чертоги, уходящие ввысь, к облакам, стены из черного блестящего камня — и она сама, в тяжелых, усеянных самоцветами одеждах — княгиня… или богиня?

Остальные девушки тоже слушали похъёльца, затаив дыхание. Его глубокий голос и ноющие звуки кантеле понемногу заворожили их.

— О! — восхищенно вздохнула Мурикки. — Покажи нам это волшебное искусство!

— А позови… шишигу! — неожиданно для себя выпалила Кайса.

— Ты что несешь?! — испугалась Мурикки, на мгновение придя в себя. — Хочешь жизни лишиться? Она же нас с собой заберет и утопит или затанцует насмерть…

— Шишиги страшенные, — добавила Кетти. — Как увидишь, так от ужаса и помрешь!

Похъёлец только усмехнулся.

— Шишигу, говорите? Что ж, почему бы и нет. Ну, слушайте…

Разрозненные созвучия начали понемногу сплетаться в мелодию, и похъёлец тихо-тихо запел.

Это была очень простая, светлая, задумчивая песня. Простая, да не совсем обычная: ее можно было и слышать, и видеть. Вскоре подруги поняли, что они всё напутали. Те, кого невежественные карьяла зовут шишигами, на самом деле — водяные девы, служанки прекрасной озерной госпожи Мелатар. И девы эти достойны не страха, а зависти. Вот они — обычные, живые девицы — гадают на перекрестке, суженого в зеркале высматривают, и еще неизвестно, достанется ли он им или нет. А водяные девы просто забирают себе тех, кого хотят, не спрашивая. Мужчина, которого поймала водяная дева, никогда от нее не уйдет…

— Ну да, куда же утопленнику деваться, — буркнула Айникки.

Подруги обернулись и с возмущением на нее зашикали.

— Он не ушел бы и по доброй воле, — сказал похъёлец. — Россказни о безобразии шишиг лживы, а на самом деле Мелатар наделяет своих служанок неземной красотой. Косы у них струятся, как вода в лунную ночь, кожа светится, как жемчуг. И нелюдской силой их наделяет озерная госпожа. А главное — их красота и молодость вечны…

Девицы смотрели перед собой затуманенным взором и, словно наяву, видели водяную деву. Вот она плывет вдоль берега серебристой струйкой, как уклейка, среди замшелых камней; волосы — отравленные нити — тянутся за ней, а в них трепещут пойманные рыбки. Но не рыбу она ищет, а человека. Она плывет почти бесшумно, изредка высовывая из воды голову, и высматривает одинокого рыбака…