Но 2 ноября 2004 года в Спасо-хаусе собрался весь политологический бомонд, в том числе те, кто только что прилетел из Киева. Они гордо гуляли по залу, излучая полную уверенность в том, что кампания Януковича под их чутким руководством идет блестяще, дело почти сделано и их кандидат практически победил. Внук сталинского наркома иностранных дел Вячеслава Молотова, политолог Вячеслав Никонов, который спустя несколько лет возглавит фонд под названием «Русский мир» и станет депутатом Думы, потягивал виски и шутил про то, что вот, мол, какая в США нестабильность — в день выборов неясно, кто победит: Буш или Керри. Другое дело на Украине — заранее понятно, что выиграет наш, Янукович.

Эта бравада очень скоро рассеялась. Джордж Буш убедительно победил. Реальный расклад голосов был всего 51 % против 48 % в пользу республиканца, но на Кремль победа Буша произвела колоссальное впечатление. Он переизбрался на второй срок, а заодно получил полный контроль над обеими палатами конгресса. Он производил впечатление абсолютного хозяина всего мира, «военный император» — так называли его в Кремле.

Долгое время Джордж Буш был для Владимира Путина моделью идеального президента, считает Глеб Павловский: «сильный лидер, ломающий правила». Он относился к Бушу с завистью и уважением и в то же время со страхом.

В январе 2005 года в своей второй инаугурационной речи Буш заявил: «Политика Соединенных Штатов — искать и поддерживать ростки демократических движений и институтов в каждой стране и каждой культуре. Наша главнейшая цель — покончить с тиранией по всему миру». Это называлось «доктриной Буша» — новый для американской политики подход, при котором США фактически становились мировым жандармом, прикрываясь словами о борьбе за демократию и права человека.

«В Кремле было ощущение, что очень скоро мы увидим господина Буша в России, — была паническая реакция, — говорит Павловский, — это, конечно, была переоценка роли и значимости Джорджа Буша. У нас было полное ощущение, что Буш уже никуда не уйдет. Его избрали на второй срок, и теперь он навсегда. Во всем мире была тогда такая атмосфера, что это не казалось удивительным. Мы были уверены, что надо консолидироваться, укреплять силы, создавать актив, который будет противостоять их активу».

Но даже в такой ситуации Путин все еще надеялся на восстановление отношений с Джорджем Бушем. Ему нравился «военный император», он хотел бы установить честные партнерские отношения, обязательно равноправные. И очень обижался, что Буш не отвечал ему взаимностью. На двусторонних встречах президент США всякий раз убеждал его, что все хорошо. Но как только президенты расставались, опять что-то шло не так: революция на Украине, Иран, Ирак, американские разведчики на Кавказе или планы США по развертыванию ПРО в Европе. Поэтому на следующую встречу Путин приезжал с набором претензий: у него даже были заведены специальные карточки с перечнем всех упреков Джорджу Бушу. Во время откровенных переговоров он доставал шпаргалку и начинал выяснение отношений.

Традиционный набор аргументов Путина сводился к тому, что в международных отношениях Россия все время уступает. Путин первым поддержал Буша в его войне против мирового терроризма в 2001 году, тогда же Россия закрыла свои зарубежные базы — во Вьетнаме и на Кубе — как ненужные. Россия проглотила выход США из договора по ПРО и вторую волну расширения НАТО на Восток — альянс подошел к российским границам, когда в него в 2004 году вступили три бывшие советские республики, Эстония, Латвия и Литва.

В ответ Путин ждал знаков уважения, протянутой руки и взаимных уступок — но их не было. США не отменяли поправку Джексона — Вэника, введенную в 1974 году и ограничивающую торговлю с СССР до тех пор, пока Москва препятствует отъезду евреев в Израиль. Уже нет СССР, все евреи давно уехали, а многие даже вернулись, а поправка по-прежнему не отменена, злился Путин.

Следующими претензиями было нежелание Буша ратифицировать Договор об обычных вооружениях в Европе (ДОВСЕ), стремление развернуть противоракетную оборону в Европе (якобы против Ирана) и, наконец, перспектива включения в НАТО новых членов из числа бывших советских республик — на этот раз Грузии и Украины. Вместо благодарности за сотрудничество все, что слышит Путин, — это одни упреки: из-за свободы слова, дела ЮКОСа, Чечни и т. д.

Буш терпеливо выслушивал все это, но его советники негодовали. Они были убеждены, что Путин не имеет права вмешиваться в дела других государств, например Украины или Грузии, — пусть лучше сначала разберется у себя дома. Окружение Буша вовсе не разделяло симпатии своего президента к Путину.

Глеб Павловский рассказывает, что примерно до 2005 года в Кремле продолжали всерьез надеялись на приглашение в НАТО. И обсуждали, при каком раскладе это приглашение примут.

Еще до избрания президентом в феврале 2000 года, на первой же встрече с генсеком НАТО Джорджем Робертсоном Путин спросил: когда альянс планирует пригласить Россию вступить. Робертсон был совершенно не готов к такому повороту и ответил, что существует процедура — каждая страна, которая хочет присоединиться, должна подать заявку. Путин был обескуражен. Он был убежден, что Россия не должна подавать заявки и стоять в очереди — напротив, НАТО должно попросить Россию о присоединении.

Совет Россия — НАТО был создан еще в 2002 году, его придумал итальянский премьер Сильвио Берлускони как промежуточную ступень, предваряющую полноценное присоединение России к Североатлантическому альянсу. Ради реализации этой идеи Берлускони даже организовал роскошный саммит в Риме. С этого момента представитель России получал место за общим столом наряду с остальными членами. На закрытых встречах все время обсуждалось, как преодолеть последнее препятствие, какие условия должны быть выполнены, чтобы НАТО могло безбоязненно впустить Россию, а Россия чувствовала бы, что ее уважают и ценят по достоинству.

Присоединение к НАТО восточноевропейских стран, в том числе Прибалтики, о котором Путину сообщили постфактум, стало первой серьезной проблемой. «Цветные революции» стали второй. В 2005 году провозглашение доктрины Буша и превращение Кремля в осажденную крепость поставили крест на этих надеждах.

В апреле 2005 года Путин выступил с традиционным посланием к Федеральному собранию — эта речь была символичной. Самая яркая фраза, которую процитировали все мировые СМИ, прозвучала в самом начале: «Крушение Советского Союза стало крупнейшей геополитической катастрофой века». Впрочем, больше реваншизма и ностальгии в речи не было. Наоборот, Путин (очевидно, вслед за главным кремлевским идеологом Сурковым, готовившим речь) говорил о том, что Россия — европейская страна, европейские ценности для нее — это «определяющий ценностный ориентир», на протяжении 300 лет Россия «шла рука об руку с европейскими нациями», в том числе и в борьбе за права человека. Более того, Путин рассказывал унылым и скучающим чиновникам и депутатам, что, мол, «в наши планы не входит передача страны в руки неэффективной коррумпированной бюрократии», а «находиться в ответственном диалоге с обществом политически целесообразно».

«Для современной России ценности демократии не менее важны, чем стремление к экономическому успеху или социальному благополучию людей», — разъяснял он, добавляя, что «наши ценности определяют и наше стремление к росту государственной самостоятельности России, укреплению ее суверенитета». Именно после второй реплики скучающие чиновники в зале разразились аплодисментами[24].