вправо. Удар был быстрым, и он попытался пронзить мой левый бок, но острие его меча пробило лишь воздух. За несколько миллисекунд для удара я успел отшагнуть назад, пропуская полуторный меч мимо себя.

В глазах бойца было удивление. Пусть он нанёс всего один удар, но он был уверен, что попадание будет смертельным. Выпад он сделал столь глубокий, что наверняка бы пронзил меня насквозь, но сейчас это была для него помеха. Я ударил ногой снизу по вытянутой руке воина. Попадание усиленного стальной набойкой сапога вышло точно в запястье держащей меч руки. Рабьон вскрикнул и тут же отпрянул, сделав несколько шагов назад. Отступив от меня, он боязно посмотрел на кисть. Она тряслась и пальцы выгнулись неестественно. Похоже, что несколько пальцев были переломаны. Это подтвердилось после нескольких мгновений, когда «голубокровый» перехватился за меч всего одной рукой.

Я издевательски перехватился за рукоять всего одной кистью, заложив вторую за спину. Конечно, орудовать всего одной рукой куда как сложнее, но мне стало понятно, что противник куда слабее, чем можно было ожидать. Он и вправду был горячим юнцом, не способным не то, что командовать целой армией, а даже совладать с собственными эмоциями, что зачастую крайне сложно.

Раззадорив самого себя, я пошёл в атаку. Оточенные годами движения были быстрыми, точными и хлёсткими, словно я бил не саблей, а хлыстом погонщика. Это было забавно. Было откровенно смешно наблюдать за тем, сколько сил тратит этот парнишка, отражая лёгкие удары. Он даже не пытался уворачиваться, хотя удары мои были не столь смертоносными. Сейчас я только играл, показывая армии церковников, насколько же их командир слаб.

В один момент мне надоело играться с этим слабаком. Я понимал, что он просто не может оказать достойного сопротивления. Я специально открылся для его удара, сделав вид, будто споткнулся о торчащие из травы крепкие корни. Он уколол, но из-за того, что выпад совершался левой рукой, то он был настолько неуклюжим, что даже ребёнок мог бы увернуться, но я не отпрянул, даже не сделал попытки увернуться. Я шагнул вперёд и схватил клинок подмышкой, поворачиваясь в сторону. Рабьон выпустил меч из рук и остался безоружным. Против умелого воина такой приём был бы бессмысленным и меня скорее всего бы просто проткнули, но де Шеваль был слаб и сноровки ему стоило бы занять.

Его полуторный меч-бастард я отбросил в сторону, прислонив острие сабли прямо к горлу юного аристократа. Он развёл руками, испуганно смотря куда-то позади меня. Он трясся всем телом, а я же впитывал его эмоцию в себя, наслаждаясь ею всем своим естеством. Но затем от страха не осталось ни одного намёка. Теперь Рабьон медленно расплывался в улыбке. Теперь взгляд его был сосредоточенным, смотрящим прямиком за меня. Мне хотелось обернуться, хотелось понять, чему же так радуется этот юнец, но рука моя была тверда, а настрой решительным.

В следующее мгновение заговорили пушки. Тяжёлая артиллерия ухала мощно, заставляя землю трястись. Выпущенные с огромной скоростью ядра, разрезая воздух со свистом, устремились в сторону боевых порядков церковников. Похоже, что им был безразличен поединок, за которым следили сами Высокие Предки. Впрочем, винить их не стоит, ведь вера верой, а победа в войне куда важнее.

Я сделал всего лишь одно быстрое движение. Великолепная заточенная сталь с легкостью пробила горло человека. Всего мгновение и он начал захлёбываться собственной кровью, рухнув на колени. Не начни его подчинённые манёвров, то смерть была бы куда быстрее и куда как менее болезненной. Теперь же ему придётся мучиться и медленно умирать, моля своих Предков о быстрой смерти.

Когда молодой Робьен рухнул на колени, то я развернулся и посмотрел на то, как попёрли вперёд церковные полки. Они понимали, что их единственный шанс на победу – взять холм, на котором стоят мои бойцы. Превосходство в пушках сейчас могло дать мне время на то, чтобы успеть добраться до собственных сил. Для этого я подбежал к Фабрису, и мы быстро оседлали коней. Не успел я вставить вторую ногу в стремя, как за нашими спинами засвистели пули. Аркебузиры стали палить на максимально допустимой дистанции, лишь бы убить меня и главного из моих лекарей.

Фабрис всё сильнее прижимался к шее коня, всё сильнее скрадывая свой силуэт. Я последовал его примеру, наблюдая за тем, как пролетают мимо нас пули, как они шлёпаются на землю. Мы были слишком далеко и всё сильнее удалялись, уменьшая шанс на попадание по двум одиноким всадникам. Я был уверен, что смерть миновала нас и церковникам ничего не светит, но тут сбоку послышался вскрик. Болезненный, старый, хриплый от множества табачных листов, чей дым прошёл через лёгкие обладателя этого вскрика. Я не видел его, но уже понимал, что произошло.

Фабрис лежал на коне, а по боку животины лилась кровь. Я не видел куда угодила пуля, не понимал, насколько опасна рана, но знал, что излишек свинца в организме никогда не добавлял здоровья.

- Держись, Фабрис! – рявкнул я лекарю, который безвольно трясся в седле, слабыми руками обнимая животное за шею, - Ты если не выживешь, то я тебя самолично завалю!

Схватив за поводья его коня, я повёл обоих скакунов к холму. Как только мы оказались там, то воины расступились в стороны, пропуская нас внутрь. Оказавшись в безопасности за шеренгами солдат, я спрыгнул со своего скакуна и аккуратно стащил его с седла. Тут же подоспела пара бойцов с носилками, на которые мы и уложили лекаря.

- Чтобы он жил, а иначе всех вас перережу!

Бойцы поняли задачу и быстро удалились в один из шатров, который был развёрнут сильно заранее, для того чтобы оперативно латать раненных. Проводив носилки взглядом и убедившись, что раненого донесли до шатра, я побежал к своим боевым порядкам.

- Почему стрелять начали? – спросил я у Бернда, наблюдавшего за течением битвы с холма.

- Они вперёд двинулись. Сразу всем скопом.