И на обороте:

Торчала из земли палочка-шепталочка. Стояли рядом Ковригсен, Сдобсен, Простодурсен и Утёнок. Спала в палатке Октава. Качались деревья в лесу. Два первых в мире стихотворения о бульках только что нашептались в ночи на склоне горы.

– Но бывают камни опасные, – шепнул Утёнок.

– Угу, – шёпотом ответил Простодурсен.

– Да уж, – кивнул Ковригсен.

– У всех талант, все умеют что-то прекрасное делать, один я ничего не могу. Пудинг-шмудинг. Студень-вонюдень.

– Ты умеешь показывать дорогу в заграницу! – воскликнул Утёнок.

– Тсс! – шикнул на него Простодурсен.

– Ой, – Утёнок испуганно перешёл на шёпот. – Сдобсен, ты один знаешь дорогу в заграницу, а больше никто. Пойдём спать?

Поспать было самое время. Они устали после долгого и трудного дня.

Все заползли в палатку. Ковригсен погасил фонарь.

– Здесь есть дырки, – прошептал Утёнок на ухо Простодурсену.

– Да? Где? – Простодурсен стал ощупывать дно палатки.

– В земле. Выше по склону.

– Большие?

– Маленькие. Но похожи на глубокие.

– Завтра поглядим. Спокойной ночи.

– Я не хотел никого ударить.

– В смысле?

– Камнем. Думаешь, я хотел кого-то ушибить?

– Нет.

– А почему ты так сердито ругался?

– От страха.

– Ты испугался за меня?

– Нет. Меня камень напугал.

– Но я не хотел…

– Я понимаю. Я знаю, что ты не хотел.

– Точно знаешь?

– Точно. А теперь спи. Спокойной ночи.

– А если бы…

– Не думай об этом.

– Оно само думается. И меня не слушается.

– А я вот думаю: где сейчас крушинница?

– Вдруг она на нашем домике ночует?

– И теперь присматривает за ним, пока мы в отпуске.

– Бабочка хорошая.

– Ты тоже.

– Я хороший?

– Да.

– Спасибо.

– Спокойной ночи, Утёнок.

– Приятных снов, Простодурсен. Отличные побульки ты сочинил.

– Правда?

– Да.

«Что же делать?» – мучительно думал Сдобсен. Он лежал между Простодурсеном и Ковригсеном. Постель была жёсткая, кочки давили под рёбра. Все спали. Сдобсену нравилось, что другие спокойно спят в одной палатке с ним. Значит, не боятся, что он ночью придумает какую-нибудь скверную шутку. «Поганцем меня не считают, – думал он, – уже хорошо». Но ему не спалось. Завтра надо идти в заграницу. Придётся сознаться, что он не знает, где она, эта заграница. Что о нём подумают? Захотят ли они и впредь спать с ним в одной палатке? Станут ли выманивать его из-под кровати? Будут ли заботиться и утешать?

«Разве можно любить завиралу и обманщика? Мне кажется, нет, – решил Сдобсен. – Не хочу даже думать об этом. Буду лучше радоваться мысли о завтраке. И тому, что я тут вместе с моими дорогими друзьями». Но радоваться не получалось. Неуютные колючие мысли выстроились в очередь к его голове.

Речка плескалась, журчала и пела. Ночные птицы занимались своими птичьими делами.

«Ночь, миленькая, – взмолился Сдобсен про себя, – ну пожалуйста, помоги мне! Пусть всё кончится хорошо. Не дай нам упасть с горы и свалиться в пропасть!»

По лесу кто-то шёл. Быстро шагал, по-хозяйски проламывал себе путь, отодвигал с дороги все помехи и крепко впечатывал в землю каждый шаг. Тропинок в чаще не было, но он твёрдо знал, куда ему идти.

Это Пронырсен отправился в летний поход. С собой он взял мешок чёрствого хлеба и топор.

Он притомился от быстрой ходьбы, но раз уж отправился в поход, надо поторапливаться, чтобы время даром не пропадало.

Сколько он так шёл, неизвестно, но внезапно дорогу ему преградило огромное поваленное дерево. Оно разлеглось у него на пути, раскорячило во все стороны густые ветки и бессовестно нарушило Пронырсену план. Перелезть через дерево было под силу только акробату. Под ним проползти – землеройкой надо было уродиться. Идти в обход – ломать весь поход. Вместо прямой дороги начнутся непонятные загогулины.

Пока Пронырсен ломал голову над этим ребусом, в неё под шумок пробралась смутительная мысль. «А куда ты путь держишь, Пронырсен?» – нахально спросила она.

Пронырсен скинул с плеч рюкзак, схватил старую засохшую булку и – бац! – съездил сам себе по башке. Крошки обсыпали его с головы до ног.

– Положен мне отпуск или нет? – закричал он зарвавшейся мысли. – Почему я должен мучиться над вопросом, куда идти? Что значит – куда? Я иду в поход – и точка.

«Зачем тогда ты так бежишь? – продолжала подначивать его нехорошая мысль. – И почему обязательно напролом?»

Пронырсен топнул ногой, отломал ветку и замахнулся ею. Нахальная мысль тут же исчезла. Пронырсен довольно крякнул: вон как ловко он со всем справляется!

– Я вам не простофиля и не мямля, меня на мякине не проведёшь, через соломинку не надуешь. Так и знайте! – пригрозил он.

Но всё-таки – идти в обход или лезть сверху?

Дерево ему попалось вредное, как лихоманка. Старая сосна. Тяжёлая от смолы и от прожитых лет. Набитая летними днями и зимними ночами. Сверху сухая и прекрасная. Но корни расползлись по мшаникам да верескам и сгнили.

– Тут полешек не одна тысяча, – прикинул Пронырсен. – Притом отменных, уже сухих. Сбегать, что ли, домой за пилой? Здесь работы на неделю. И чего я пилу дома оставил? – спросил он сам себя и тут же вспомнил, что он в отпуске, ушёл в поход. А топор захватил, чтобы отмахиваться от гадов, если вдруг встретятся и пристанут, и при случае стесать пару веток для костра.

Смотреть, как роскошное огромное дерево пропадает без толку, было досадно. Да ещё такое ценное. От корней до верхушки дойти – уже путешествие.

– Вот что, Пронырсен, – сказал он себе, – стой ровно, дыши глубже, побудь Пронырсеном.

И он встал ровно и ощутил себя Пронырсеном.

Солнце всей своей горячей тяжестью упиралось ему в спину. Жирные знойные запахи деревьев и цветов волнами ходили вокруг. Он стряхнул с себя хлебные крошки. Оторвал кусок мха и приложил к лицу. Мох приятно холодил.