Меро взяла ее за руку под одеялом.

– Почему, ярочка моя? – прошептала она в ответ, – Не надо бояться. Смерть – это всего лишь середина долгой, долгой жизни.

Настал декабрь, а с ним пришли и жестокие холода. Меро совсем замучил кашель. У нее оставалось все меньше сил для работы, да и световой день становился все короче. В эти дни она трудилась над особой скульптурой, которая требовала более тщательной отделки, чем все предыдущие; по непонятным причинам в работе Меро стала проявляться несвойственная ей прежде и встревожившая Лили лихорадочная торопливость. Однажды Меро задержалась допоздна. Она упорно продолжала трудиться на ледяном декабрьском ветру, хотя солнце давно уже село. Лили несколько раз звала ее издалека (Меро не подпускала ее близко к своему творению, утверждая, что готовит сюрприз), но безуспешно. Наконец старуха бросила на землю вымазанные глиной перчатки и поплелась к дому.

Лили встретила ее во дворе.

– Пойду принесу корыто, – предложила она, но Меро ее остановила.

– Нет, оставь, пусть замерзнет. Все кончено. Дело сделано. Помоги мне добраться до дому, Лили, меня ноги не держат.

Лили в тревоге обхватила тощие плечи старухи и довела ее до двери. В ту же ночь у Меро началось кровохарканье, наутро она не смогла подняться с постели.

Три недели, гоня перед собою снег, задувал ураганный ветер Вокруг дома намело сугробы, хотя земля оставалась голой. С крыши над дверью свисали сосульки, вода в ведре, стоявшем снаружи, превратилась в кусок льда По низкому небу ползли черные тучи Как-то вечером из них пошел град, косо ударивший по стене лома. Сальная свеча задымила и стала оплывать. Лили поправила ее, прислушиваясь к яростному вою бури, сотрясавшей стропила и срывавшей солому с крыши. Поплотнее запахнувшись в ветхую серую шаль Меро, она опустилась на колени перед тростниковым ложем – Пить хотите?

Глаза старухи были закрыты, Лили не знала, спит ли она, но тревожить ее не хотела Однако Меро вдруг открыла глаза и, сонно улыбаясь, заметила:

– Ветер крепчает.

– Вам холодно?

– Мне всегда холодно.

Лили хотела подняться и подбросить торфа в очаг, но Меро взяла ее за руку и удержала.

– Не надо, – сказала она с удивительной твердостью. – Торфа мало, я же тебе говорила.

– Значит, я пойду и принесу еще, – упрямо возразила Лили, осторожно высвобождая руку из ослабевших старческих пальцев Она встала и, подойдя к огню, взбила тлеющий торф кочергой, а потом прибавила еще два брикета из тающей на глазах стопки возле очага. Они сразу разгорелись, и Лили закрыла глаза, наслаждаясь струящимся жаром, согревшим ее холодные щеки и замерзший кончик носа, но через несколько секунд отодвинулась в сторону, чтобы не заслонять очаг от Меро, уже успевшей снова заснуть. Лили опустилась на стул и стала прислушиваться к обезумевшим завываниям ветра.

– Лили? Лили?

Она встрепенулась, сама не заметив, как уснула. От неудобной позы у нее затекла шея.

– Как вы себя чувствуете?

– Тебе придется сходить за Патером, дитя мое.

– Да-да, конечно. За Патером? Вы хотите, чтобы я привела его сюда? В дом?

– Ну да. А не то он околеет там на ветру.

– Хорошо, я его приведу. Не беспокойтесь. Вам что-нибудь нужно?

Меро покачала головой и вновь впала в беспокойное забытье.

Габриэль поднялся со своего места у очага и побрел к двери, потягиваясь и разминая ноги.

– Пойдешь со мной, Гэйб? Ну идем. – Лили сняла с крючка старый сюртук Меро и закутала голову шалью. Оттащив в сторону тяжелый мешок с ячменной мукой, подпиравший дверь, чтобы не распахнулась от ветра, она низко наклонила голову и вышла за порог.

Порыв ледяного ветра едва не сбил ее с ног, швырнув в лицо пригоршню колючего снега. Лили сгорбилась и, кутаясь в одежду, отправилась следом за Габриэлем сквозь лабиринт покрытых инеем скульптур. Запорошенные снегом, они напоминали призраков, застывших в ненастном сумраке, взывающих о возмездии. Проходя мимо них. Лили вообразила, что они страдают от холода не меньше, чем она сама, чем Патер и Габриэль, но они были лишены голосов и не могли позвать на помощь. Как всегда, она остановилась перед последней статуей, которую Меро закончила в тот самый день, когда болезнь свалила ее с ног. С одного боку статую завалило снегом, но все равно она была хорошо видна: мать, баюкающая дитя. Сама Лили. Смогла бы она узнать себя в грубо вылепленной фигуре, если бы не знала заранее, что статуя изображает ее самое? Вероятно, нет. И все же нечто неуловимое в ее облике – может быть, стоицизм? – казалось Лили знакомым. Как бы то ни было, скульптура всякий раз трогала ее до слез, до горьких слез, смешанных со страхом и чувством невосполнимой утраты. Протянув руку, она коснулась пальцами заиндевевшего плеча женщины, своего плеча, а потом – крошечной головки младенца. Габриэль вдруг залаял и испугал ее. Она отвернулась, обхватив себя руками, и последовала за ним к пристройке позади дома, служившей стойлом Патеру.

Сначала у нее мелькнула дикая мысль: будто втайне от нее Меро успела каким-то непостижимым образом создать еще одну статую: скульптурный портрет Патера. Догадавшись об ужасной правде. Лили с трудом заставила себя подойти поближе. Ослик стоял на четырех ногах, грациозно изогнув длинную шею и склонив голову, словно намереваясь щипать снег своими бархатистыми губами Иней превратил его косматую шкуру в сверкающее белое руно. Длинные, красиво загнутые ресницы обледенели и были опущены, ослик выглядел сонным и умиротворенным. Но пар не шел из крупных мягких ноздрей, тощие ребра не двигались. Патер превратился в ледяную статую.

Меро все еще спала. Лили разворошила огонь и вновь опустилась на колени возле постели. Лицо старой женщины страшно исхудало и казалось почти лишенным плоти, под дряблой кожей, как щепки, выпирали кости. Но больше всего Лили напугала ее смертельная бледность. Взяв Меро за руку, она стала растирать костлявые пальцы, чтобы их согреть. Старуха открыла глаза и взглянула на нее так, словно видела впервые. Панический страх сковал душу Лили, ее охватило ужасное предчувствие полного одиночества.

– Патер умер, – сказала она и ужаснулась своим словам: ведь по дороге к дому она решила солгать. – Простате, – прошептала Лили, и ее глаза наполнились слезами, – это все я виновата.

Меро не стала плакать.

– Вечно ты думаешь, что это ты во всем виновата, – ласково упрекнула она Лили и погладила ее по руке. – Неужели ты не понимаешь, что Патеру теперь хорошо? – Длинные исхудалые пальцы легли на живот Лили. – Как бы я хотела его увидеть…

– Кого?

– Ребенка, – ответила Меро, поглаживая живот Лили. – Милого младенца. – Она послала Лили на редкость ясный взгляд. – Ребенок – это дар. Он замыкает круг. Круг, Лили.

– Он будет жить, Меро? С ним все будет в порядке?

Лили в ужасе умолкла. Никогда раньше она не осмеливалась задавать вопросы о будущем, хотя суеверная часть ее души была твердо убеждена, что Меро умеет его предсказывать. И теперь ей оставалось лишь сожалеть о своем вопросе, потому что неблагоприятный ответ мог бы ее убить.