— Повезло тебе в отпуске, Чарушин, — мрачно сказал Никите начальник его отдела Иван Бунин. — Вечно во что-нибудь вляпаешься. Жди. Бригада к вам выедет, поможешь там разобраться, что к чему. Есть там кто подозрительный?

— Да тут все подозрительные, — в сердцах сказал Никита. — Вот просто шкурой чувствую, что каждый что-то скрывает.

Всю семью он нашел в библиотеке, что было само по себе удивительным. Липатовы не относились к людям, которые жить не могли друг без друга, и обычно предпочитали проводить время порознь. И вот на тебе, волей случая собрались в одной комнате. Даже Вера Георгиевна, бледная, с красными глазами и дрожащими руками, но все-таки была здесь. Даже Марина Липатова, сидящая на максимальном расстоянии от свекрови и всем своим видом выражавшая недовольство. Даже вечно источающий обиду и протест Гоша.

— По какому поводу собрание? — уточнил Никита, обращаясь к сосредоточенному Рафику, который сидел в одном из кресел возле небольшого журнального столика и усердно объяснял что-то сидящей в соседнем кресле Нине. — Или случилось еще что-то, о чем я не знаю?

— Нет, ничего не случилось, — спокойно ответил Аббасов. — Именно для этого я и попросил всех быть здесь, на виду.

— А где Люба и Валя?

— Люба готовит обед. Валентину я отправил в город, выполнить ряд моих поручений. Я, несомненно, рад исполнить последнюю волю Георгия Егоровича и буду находиться здесь столько, сколько нужно, но моя работа требует определенных действий с моей стороны, поэтому я попросил Валентину мне помочь.

— Вы бы вполне могли съездить в город и сами, — пожал плечами Никита. — Никто из вас не давал подписку о невыезде. По крайней мере пока. Впрочем, я думаю, что в ближайшее время это изменится. Более того, я в этом практически убежден.

— Что-то случилось? — спросил теперь уже Аббасов.

— Да. Вчера, — спокойно ответил Никита. — Вчера ночью в этом доме произошло убийство.

Глухо вскрикнула и закрыла лицо руками Вера Георгиевна, вздрогнула Нина, побледнела Марина, недоуменно поднялись брови Артема, задрожала Тата, выражение скуки на лице Гоши сменилось на любопытство, а Ольга Павловна заметно заволновалась. Безучастными остались лишь лицо Надежды Георгиевны, которая по привычке что-то ела, и Рафика Аббасова. Этот мужчина умел держать свои эмоции под контролем.

— Это уже точно? — только и спросил он.

— Абсолютно. И в связи с этим у меня есть к вам несколько вопросов. Думаю, что будет лучше, если вам их сначала задам я, а уже потом мои коллеги, которые сделают это в рамках допроса.

Чарушин смотрел на их лица, такие похожие, такие разные. Он пытался увидеть, в ком из Липатовых известие о допросе и расследовании вызовет если не страх, то хотя бы искорку волнения. Нет, кроме Ольги Павловны, пожалуй, не нервничал никто. И что ты будешь с этим делать?

— Мы ответим на ваши вопросы, — сообщил Рафик. Его тон не давал членам семьи ни малейшего шанса ответить как-то иначе. — Спрашивайте, Никита.

— Николай, первый вопрос у меня будет к вам. — Журналист поднял голову, на Чарушина уставились воспаленные, больные глаза. — Перед тем как подняться в свою комнату перед смертью, ваш брат спросил у вас, думаете ли вы о том же самом, что и он. Вы ответили, что не умеете читать мысли, и тогда он произнес что-то типа «ее здесь нет». Кого он имел в виду, Николай? И не врите мне, что вы этого не знаете.

— Он никого не имел в виду…

— Николай! Я же попросил вас мне не врать. Все слишком серьезно.

— Боже мой, с чего вы взяли, что я вру? Витька никого не имел в виду. Он говорил не о человеке.

— А о ком?

— Ни о ком, а о чем. О марке. Редкой марке, которая должна была быть в коллекции нашего деда, потому что он нам показывал ее прошлой зимой. Тогда он только ее купил и страшно гордился своим приобретением. Все требовал, чтобы мы ее хорошенечко рассмотрели, рассказывал ее историю, в общем, находился в состоянии некоторой ажиотации. И этой марки не было в кляссере, когда мы рассматривали наше наследство. Я обратил на это внимание, но не придал значения. В конце концов, год прошел. Дед мог продать эту марку, или подарить ее кому-то, или даже просто потерять. Но Витьке это показалось странным.

— Вы уверены, что он говорил о марке?

— Абсолютно. Он перед сном заходил ко мне в комнату, чтобы поговорить об этом.

— И как? Поговорили?

— Нет, у меня болела голова, и я сказал, что не собираюсь гоняться за тем, чего нет. Меня вполне устраивает то, что есть, даже если речь идет о «Британской Гвиане».

— «Британская Гвиана» — это марка?

— Да. Марка. Это редчайший в филателии экземпляр, марка номиналом в один цент с восемью углами, которую в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году выпустила Британская Гвиана в Южной Америке. Почти весь тираж был арестован, и почтмейстер, мистер Далтон, распорядился выпустить еще одну серию, так называемую аварийную. Ее печатали в газетной типографии черной краской на красной бумаге. И, несмотря на то что дизайн был утвержден, типографские рабочие самовольно нанесли в ее центр трехмачтовую шхуну, изображение которой использовали в своей газете.

— И это действительно филателистическая редкость? — Чарушин повернулся к Аббасову.

— О да, — тот невозмутимо кивнул, — в две тысячи четырнадцатом году она была продана с аукциона одному американцу, а Георгий Егорович выкупил ее уже у него аккурат перед прошлым новым годом. И действительно, очень гордился тем, что ему удалось провернуть такую сделку.

— И сколько же стоит эта пропавшая марка?

— За сколько ее приобрел Липатов, я не знаю, — Рафик продолжал изображать полную невозмутимость, — но на аукционе «Британская Гвиана» была продана за девять с половиной миллионов долларов.

— Сколько? — не выдержав, тонким голосом вскричал Гоша.

Аббасов промолчал.

— Так. — Никита почесал кончик носа, что выдало в нем сильнейшее волнение. — Ваш дед оставил свой кляссер с марками в наследство трем своим внукам. При этом выяснилось, что самая ценная из всех имеющихся в коллекции марок, которая значительно дороже всей остальной коллекции, бесследно пропала и в кляссере ее нет. Я правильно понимаю?

— Правильно. — Николай пожал плечами. Пожалуй, по спокойствию он мог бы соревноваться с Аббасовым.

— И вы отнеслись к этому спокойно, в отличие от вашего брата?

— Совершенно спокойно, — кивнул Николай.

— И вы хотите, чтобы я в это поверил?

— А это уже как вам будет угодно.

Дело принимало новый оборот. Получалось, что незадолго до своей смерти Виктор Липатов думал вовсе не о своей пропавшей много лет назад тетушке, а о ценной марке, которую рассчитывал получить в наследство, но которой отчего-то не оказалось там, где она должна была быть. «Я докопаюсь до истины». Примерно так сказал Виктор, выходя из комнаты, и спустя пару часов был убит. Кто слышал его слова? Кроме Чарушина, только Николай. Он знал, где на самом деле марка, и убил родного брата, чтобы не делить десять миллионов долларов? Чарушин посмотрел на журналиста с сомнением. На братоубийцу тот не тянул категорически. Хотя… Не зря ведь говорят, что чужая душа — потемки.