которой подверглась американская внешняя политика в последние годы, не дала окончательного ответа на вопрос, хочет ли американская дипломатия и в какой степени она способна трансформировать потенциал национальной мощи в политическую реальность. В статье, озаглавленной «Империализм или безразличие», лондонский «Экономист» ставит тот же вопрос для нашего времени. После перечисления факторов, которые, взятые сами по себе, сделали бы Соединенные Штаты самой могущественной нацией на земле, Economist продолжает:

Но хотя эти вещи и являются важными составляющими, это еще не все, что нужно для того, чтобы стать великой державой. Необходимо также желание и способность использовать экономические ресурсы для поддержки национальной политики. Правители Советской России… вряд ли, по крайней мере, в ближайшем поколении, будут иметь на руках такие же хорошие карты, как американцы, но природа их системы сосредоточенной власти и железной цензуры позволяет им вести игру на силу. На руках у американцев все козыри, но будет ли хоть один из них когда-нибудь разыгран? И с какой целью?

Классическим примером страны, которая, будучи в других отношениях безнадежно проигравшей, вернулась к вершинам власти главным образом благодаря своей блестящей дипломатии, является Франция в период с 1890 по 1914 год. После поражения в 1870 году от Германии Франция была второсортной державой, и государственная политика Бисмарка, изолировав ее, сохранила это положение. После отставки Бисмарка в 1890 году внешняя политика Германии отвернулась от России и не желала ослаблять подозрения Великобритании. Французская дипломатия в полной мере воспользовалась этими ошибками немецкой внешней политики. В 1894 году Франция добавила военный союз к политическому взаимопониманию, достигнутому «с Россией в 1891 году; в 1904 и 1912 годах она заключила неофициальные соглашения с Великобританией. Созвездие 1914 года, в котором Франции помогали мощные союзники, а Германия была покинута одним из них и обременена слабостью других, было в основном делом рук плеяды блестящих французских дипломатов.

В период между двумя мировыми войнами Румыния была обязана своей способностью играть роль в международных делах, значительно превосходящую ее реальные ресурсы, в основном личности одного человека, ее министра иностранных дел. Аналогичным образом, такая маленькая и неустойчиво расположенная страна, как Бельгия, была обязана значительной частью власти, которую она смогла реализовать в XIX веке, двум проницательным и активным королям, Липоиду I и Леопольду II. Взлеты и падения британской власти дозировано связаны с изменениями в качестве британской дипломатии.

Что было бы с Францией, если бы не государственная политика Ришелье, Мазарина и Талейрана? Каким было бы могущество Германии без Бисмарка? Италия — без Кавура? А чем могущество молодой американской республики не обязано Франклину, Джефферсону, Мэдисону, Джею, Адамсам, послам и государственным секретарям?

Нации должны полагаться на качество своей дипломатии, чтобы действовать как катализатор различных факторов, составляющих их силу. Другими словами, эти различные факторы в том виде, в котором они привносятся в межнациональную проблему, являются тем, что называется силой нации. Следовательно, это крайне важно, чтобы качество дипломатической службы было постоянным. А постоянное качество лучше всего обеспечивается зависимостью от традиций и институтов, а не от спорадического появления выдающихся личностей. Именно традициям Великобритания обязана относительным постоянством своей власти со времен Генриха VIII до Первой мировой войны. Какими бы ни были прихоти и недостатки ее королей и министров, традиции ее правящего класса и, в последние времена, ее профессиональной дипломатической службы смогли, несмотря на несколько заметных исключений, сформировать предпосылки национальной мощи, которыми была наделена Великобритания, в величие ее фактической мощи. Не случайно, когда, благодаря дипломатии Стэнли Болдуина и Невилла Чемберлена, британская мощь достигла своей низшей точки за многие века, профессионалы Министерства иностранных дел практически не влияли на проведение британской внешней политики, а два человека, в основном ответственные за нее, были, с точки зрения семейных традиций, бизнесменами и новичками в аристократии, которая веками правила Великобританией. В лице Уинстона Черчилля, выходца из правящей семьи, аристократические традиции были вновь применены к национальной мощи Великобритании. Сегодня институциональное совершенство британской дипломатической службы проявляется в умении, с которым Великобритания отступает от Индии и приводит свои обязательства по всему миру в гармонию с уменьшенными ресурсами своей национальной мощи.

С другой стороны, Германия была обязана своим могуществом демоническому гению двух людей — Бисмарка и Гитлера. Поскольку личность и политика Бисмарка сделали невозможным развитие традиций и институтов, которые могли бы увековечить разумное ведение внешней политики Германии, его исчезновение с политической сцены в 1890 году стало сигналом к глубокому и постоянному падению качества немецкой дипломатии. Последовавшее за этим ухудшение международного положения Германии достигло кульминации в том военном затруднении, с которым она столкнулась в Первой мировой войне. В случае с Бектлером сила и слабость немецкой дипломатии заключалась в сознании самого фюрера. Победы, которые немецкая дипломатия одержала с 1933 по 1940 год, были победами ума одного человека, а ухудшение ума фюрера стало прямой причиной катастроф, которыми были отмечены последние годы нацистского режима. Национальное самоубийство Германии в последние месяцы Второй мировой войны, когда военное сопротивление стало тщетным жестом, оплаченным сотнями тысяч жизней и разрушением городов, и самоубийство Гитлера на последнем этапе войны — самоуничтожение, другими словами, национальной власти Германии и жизни ее лидера — оба являются делом рук одного человека.

Что касается преемственности в качестве ведения внешних дел, то Соединенные Штаты стоят между неизменно высоким качеством британской дипломатии и традиционно низким качеством, прерываемым кратковременными триумфами, внешней политики Германии. Имея в своем распоряжении неоспоримое превосходство в материальных и человеческих ресурсах, американская дипломатия в Западном полушарии не могла не быть успешной в той или иной степени, независимо от качества ее внешней политики. То же самое в меньшей степени происходило и в отношениях между Соединенными Штатами и остальным миром. Большая дубина» в виде материального превосходства Соединенных Штатов говорила на своем языке, независимо от того, говорила ли американская дипломатия тихим или громким голосом, внятно или путано, с четко сформулированной целью или без нее. За блеском первых десятилетий американской дипломатии последовал долгий период посредственности, если не сказать неумелости, прерванный под воздействием великих кризисов двумя короткими периодами великих достижений, достигнутых Вудро Вильсоном и Франклином Д. Рузвельтом. Хотя американской дипломатии не хватало институционального совершенства британской, у нее было преимущество материальных условий, которые даже плохое государственное управление вряд ли могло рассеять. Кроме того, она могла опираться на национальную традицию, сформулированную в «Прощальном послании» Вашингтона и, в особенности, в доктрине Монро. Руководство этой традицией могло защитить слабую дипломатию от катастрофических промахов и заставить посредственную дипломатию выглядеть лучше, чем она была на самом деле.