очень близко к сердцу воспринимают проблемы заключенных Гуантанамо. Я — член комитета, в который входят и они. Да, в последний раз мы виделись в Вашингтоне, стояли на ступенях Верховного суда с плакатами, как в былые времена.

Ваши убеждения изменились с тех пор; как вы опубликовали роман «Жернов»?

С появлением детей твоя жизнь становится более практической, более реалистичной. Начинаешь видеть вещи в другом свете, понимать, что ты можешь, чего не можешь. С другой стороны, склад ума особенно не меняется. Я бы не сказала, что сильно перестроилась в своих политических убеждениях. Перестроились политические партии, я же осталась верна либеральным, левым идеям, на которых была воспитана. В наши дни я порой не знаю, что думать. Взять, к примеру. Национальную службу здравоохранения, достаточно подробно описанную в «Жернове». Я по-прежнему на нее полагаюсь, завишу от нее точно так же, как персонажи этого романа. Никогда не оформляла частную страховку, медицинской страховки у меня нет. Так меня приучили. Нет, нельзя сказать, чтобы я как-то заметно перестроилась. Я… Не перестроилась я и ради детей. Мне не раз говорили, что надо отдать их в частную школу, не жалеть денег на их образование. Однако все мои дети ходили в государственные школы. Очень интересно то, что даже мой младший сын — он, казалось бы, должен придерживаться правых взглядов, как бизнесмен, предприниматель, — но его дети ходят в государственную школу. Порой возникает чувство, будто в британском обществе — и во мне — все еще жив некий идеал мечты, убежденность в том, что, если не изменять своим принципам, в конце концов все станет хорошо. Так что я, по-моему, не слишком перестроилась. В критических ситуациях, бывает, отклоняешься от прямого курса, но потом снова на него выходишь. Таково мое мнение.

Где вы находили прототипов для героинь ваших романов?

Мне кажется, в начале своей писательской карьеры я в большой степени ограничивалась той средой, в которой жила. Это называли — знаете, в Англии есть такое понятие, «кухонное искусство», — так вот, это были кухонные романы. Я писала о домашних ситуациях, потому что это был мой мир — я воспитывала детей, жила в собственном доме, ежедневно общалась с другими матерями. Большинство моих знакомых принадлежало к театральной, журналистской среде, а возможности расширить свой круг у меня не было. Но в какой-то момент я поняла, что можно беседовать с людьми, можно читать книги, можно собирать материал — можно охватить гораздо более полную картину британского общества. Когда я писала «Сияющий путь» (The Radiant Way), это было во время правления миссис Тэтчер, я много занималась сбором материала — ездила на север беседовала с людьми в индустриальных районах, переживавших настоящий упадок, — в тех местах, где прошло мое детство. И оказалось, что я способна писать о куда более широком спектре общества, чем раньше, когда мне еще не было сорока. И я обнаружила, что это приносит гораздо больше удовлетворения — писать о разных социальных слоях, профессиях. Верно и то, что в то время эти профессии становились более доступными для женщин, что казалось невозможным, когда я была совсем молодой. У меня есть один роман, он называется «Ледниковый период» (Ice Age), там говорится о 73–75-м годах, периоде резкого роста цен на нефть. Над этой темой я тоже много работала. Я сильно заинтересовалась рынком недвижимости, его спадами, ценами на нефть, положением мировой экономики, эффектом, который произвело повышение цен по инициативе ОПЕК. Ситуация была чрезвычайно накаленной — теперь это забылось, но тогда она действительно была накаленной. И теперь, живя во времена глобального кризиса, я по-прежнему считаю, что это можно отразить в литературе. Я уже слишком стара, чтобы этим заниматься, однако наблюдаю за происходящим с огромным интересом. По-моему, именно тогда, когда писала «Ледниковый период», я поняла — вот сейчас я могу. Я могла, не теряя уверенности, пойти и побеседовать с людьми, чьи компании рушились, я разговаривала с теми, кто вложил деньги в недвижимость и все потерял, разговаривала и с теми, кто заработал огромные суммы и чьи дела по-прежнему шли очень хорошо. В результате у меня сложилось намного более широкое представление о том, как устроен мир — гораздо шире, чем в бытность студенткой или актрисой. Было ощущение, что передо мной открылась дверь в настоящий мир. Теперь же у меня ощущение, что настоящий мир движется с непостижимой скоростью и мне с этим уже не справиться. Кроме того, если говорить о проблемах — в каком-то смысле мы ведь об этом и говорили, о проблемах, занимающих писателя, о переключении с домашних вопросов на общественные, — так вот, я не смогла бы написать роман, действие которого происходило бы в Гуантанамо, не смогла бы обсуждать в романе войну с Ираком, не смогла бы выйти в романе на этот передний край — я могу писать об этих проблемах лишь как журналист и гражданин. Причина в том, что эти вопросы слишком удалены от писателя моего типа. Однако я смогла бы написать полотно в духе, скажем, Диккенса или Джордж Элиот, панораму одной лишь британской ситуации. Но если обернуться в сторону международной ситуации — а сегодня она стала неотъемлемой частью нашей жизни, — это для меня слишком трудно.

Тем не менее в вашем творчестве присутствует тема Востока…

Да, я совершенно забыла! Я тогда действительно предприняла огромные усилия, чтобы выйти за пределы британской сферы. Ездила в Камбоджу, во Вьетнам, в Корею, в Японию. Это было трудно — очень и очень трудно. Но страшно интересно. И по-моему… Я поехала в Камбоджу — в то время она называлась Кампучией, — но попасть в саму Камбоджу мне так и не удалось, меня не пропустили на границе. Потом отправилась во Вьетнам — во Вьетнаме было очень интересно. Я должна была об этом написать — должна была передать это с точки зрения английского туриста. Но забраться внутрь сознания современного жителя этих стран я не могла. Хотя мне удалось довольно близко познакомиться с несколькими людьми из Камбоджи, писать с их точки зрения я была неспособна. Могла выражать их мнения, но не изнутри. Но «Красная королева» — эта книга была написана под влиянием другой поездки. Побывав на конференции в Корее, в Сеуле, я прочла необыкновенную книгу воспоминаний жившей в XVIII веке принцессы, современницы Джейн Остин. Меня поразило, что эта книга могла бы появиться в наши дни. Я подумала, что хорошо было бы исследовать тот факт, что некоторые человеческие проблемы носят