— Опять? Я устала.

Я ткнула ее локтем.

— Терпи.

Не знаю, бывали ли вы в каждом углу своего дома, но их там больше, чем вы думаете. И нам нужно было пройти везде, даже в ванные и под лестницей, где была паутина. Вместе мы скандировали:

— Мы очищаем это место, негатив покинь это место, — и медленно это превратилось из детского стишка в нечто сильнее. Я ощущала это. Воздух кружился вокруг меня, словно добро и зло пытались перетянуть меня.

Когда все закончилось, мы вернулись на кухню, и Максимус поднял флакон ведьмы высоко в воздух. Свет озарял его огненные волосы и позу, он словно делал подношение богам. Так, в принципе, и было.

Он заявил, что весь негатив затянет в бутылочку, где он и останется и больше не сможет навредить.

После этого он произнес речь:

— Так тому и быть! — и наступил мой черед. Я подняла колокольчик и начала звенеть им. Звон был легким и приятным, а не яростным громом, как во сне.

Я все время звенела, мы ходили по дому, и я утомленно тихо повторяла:

— Как звон наполняет дом, пусть его наполняет свет. Зло и тьма уходите, пусть вернется добро и свет, — мы снова обошли каждую комнату. Звучало глупо и странно. Но каждая комната стала светлее, словно лампочки очистились от пыли.

Очистив комнаты, мы вернулись на кухню, где Максимус произнес последние слова.

Он смотрел нам в глаза, а потом скользнул взглядом по стенам, выражение решимости не менялось.

— Этот дом очищен. Негатив изгнан. Свет и добро, заполните место. Теперь в доме можно жить.

Мы вышли из дома через заднюю дверь, стараясь не нарушить полоску соли на пороге, и шагнули во тьму заднего двора, чтобы закопать бутылочку ведьмы. Я опустилась на холодную траву у ямки, которую выкопала ложкой, которая еще лежала рядом. Я выбрала это место, почти у края двора, потому что оно его не трогала мама, там не стриг газон по выходным садовник, которого вызывал отец. Там никто не подумал бы искать. Никто и не догадался бы, что там предмет со всем негативом дома. Я там росла, так что это знала.

— Может, стоило выкопать ямку глубже, — сказала я, боясь, что этого мало.

Максимус вручил мне бутылочку, она была холодной и странно пульсировала в моих руках.

— Это подойдет.

— Надеюсь, — я осторожно опустила бутылочку в неглубокую могилу и посмотрела на Максимуса и Аду. Датчик движения на доме озарял их спины, они возвышались надо мной, как безликие статуи. Прохладный ветер трепал их волосы, пряди развевались, как сияющие нити шелка.

Я руками перемещала холодную землю, траву и камни на бутылочку, пока не заполнила ямку и не пригладила горку ладонями, прижимая с силой, словно это запечатало бы ее там навеки.

— Осторожно, не сломай ее, — предупредил Максимус.

Я подняла голову, чтобы согласно улыбнуться, но движение у дверей за ними отвлекло меня.

Я едва видела, что там, потому что свет отражался от стекла дверей. Но в свете из коридора было видно большой широкий силуэт, стоявший там. Он был футов в восемь ростом, крупнее Максимуса.

У черной массы не было деталей, кроме пары горящих красных глаз у вершины. Они мерцали, как рубиновые угольки в печи. И они смотрели на нас.

Я хотела кричать, вопить, а не пялиться, но я застыла от ужаса, была лишена дыхания, кости замерзли и не давали двигаться.

Максимус и Ада заметили выражение моего лица. Они повернули головы.

И тоже видели.

— Что это такое?!

— Ох, блин, — Максимус схватил Аду за руку и слепо потянулся за моей.

Мы в ужасе смотрели, а существо у дверей медленно уменьшалось, словно уходило в коридор. Его глаза стали черными, и мы больше его не видели.

Я сглотнула с силой. Не хотелось подниматься. Я хотела сидеть во дворе, ближе к земле. А потом захотела убежать далеко-далеко.

— Ты… мы… мы все это сделали, — сказала Ада слабым дрожащим голосом. — Максимус, ты сказал… что мы будем в безопасности. Боже, Перри, что это было?

Я нашла силы двигать языком, но смогла лишь сказать:

— Не знаю.

Сильные руки Максимуса подхватили меня под руками, и он легко поднял меня на ноги. Он не был испуган так, как я. Ада побелела и дрожала.

— Все хорошо, — сказал он.

— Хорошо? — пропищала я. Я лишилась дара речи, рот раскрылся, чтобы что-то произнести, но ничего не получалось.

— Да, — сказал он резким тоном. Он схватил Аду, придвинул ее ко мне, взялся руками за наши плечи и склонился. — Это был только первый шаг. У нас есть порошки, кровь дракона. Нужна еще одна чистка. Изгнание. Он только показывает нам свою силу. Он дразнится.

— Он? — спросила Ада. — Я думала, это все Эбби?

— Дамы, порой все не так просто.

Нет. Во сне Эбби намекала, что она не одна. Там был он или оно. Я все еще не знала, был ли это просто сон, или пророческое послание из загробного мира, но я не могла игнорировать это. То, что мы видели, не было Эбби.

Может, ее тут и не было. И я поняла Максимуса. Это мог быть кто угодно, но он был мертв, и нам нужно было избавиться от него. Даже если нужен был еще один ритуал, даже если нужно было вернуться в дом, где было это существо.

— Ладно, — выдавила я. — Я готова. Сделаем это.

Я не знала, откуда взялась сила. Максимус улыбнулся мне с восхищением. Я взяла Аду за руку и крепко сжала.

— Мы избавимся от этого, — сказала я ей. — Сейчас.

Максимус вел, мы с Адой держались за руки, уходя от бутылочки, закопанной за нами. Мы прошли в дом.

Вся бравада покинула меня, как только я перешагнула нетронутую соль и попала в дом, но Максимус ощутил это и крепко сжал мою руку. Воздух внутри был таким холодным, что дыхание вырывалось паром, и становилось холоднее у кухни, словно мы забирались в глубины ледяной пещеры.

Ада включала везде свет, и, хотя кухня была ярко освещена, мне все еще казалось, что я улавливаю тени краем глаза. Максимус осмотрел комнату и принялся смешивать порошки в миске. Мы молчали, но я старалась стоять как можно ближе к Аде.

Что это было? Разум пытался найти в нем облик чудища, но мы видели большую черную фигуру. Это было даже хуже. Воображение заполняло пустоты, и увиденное искажалось, становилось страшнее, чем в реальности. Если это было в реальности. У него все-таки были сияющие глаза.

Максимус мешал порошки ложкой, кошмарно пахло корицей и гнилыми яйцами.

— Гадость, — пробормотала Ада, но даже ее комментарии потеряли остроту. Ее голос дрожал от страха.

— Это сера, — тихо и терпеливо сказал он. — Нужно посыпать этим углы.