– Хм… – сказал старик. – Велели!.. Что значит «велели»?

– Да, велели… Сказали, всем одиноким и инвалидам…

Старик не дал нам договорить:

– Вот что? Но я, между прочим, никого ни о чём не просил. Так и передайте в ЖЭКе. Желаю здравствовать!

И не успели мы опомниться, как дверь захлопнулась перед самым нашим носом.

Минуты две мы стояли с открытыми ртами, потом Люська скорчила рожу и покрутила пальцем возле лба:

– Того! С приветом!

– Правда что! Не хочет, и не надо! – сказала я. – Ему же хуже!

И мы пошли к Валентине Ивановне.

– Валентина Ивановна, а пенсионер Каблуков нас выгнал! Он такой вредный!

Мы думали, Валентина Ивановна рассердится на пенсионера Каблукова, а она рассердилась на нас.

– Неужели выгнал?! – закричала она и даже всплеснула руками. – Что же вы такое сказали старику? Чем обидели? Нет, так дело не пойдёт! Завтра же отправляйтесь к нему снова и извинитесь. Да разговаривайте повежливей, пообходительней. Старики – народ обидчивый. К ним подход нужен!

– Интересное кино! – сказала Люська, когда мы вышли из ЖЭКа. – Нас выгнали, и мы же ещё извиняться должны! За что извиняться-то, ты поняла?

– Не-а…

– А вдруг мы извиняться станем, а он нас опять выгонит?

Но делать было нечего. На следующий день мы снова потащились к пенсионеру Каблукову.

В этот раз мы ещё дольше ждали за дверью. Открыла нам женщина в белом халате и, ничего не говоря, повернулась и пошла в комнату.

– Владимир Иванович, к вам дети какие-то, – услышали мы.

– Эй, кто там? Входите!

Мы робко вступили в комнату.

Пенсионер Каблуков с закатанным по плечо рукавом сидел на кушетке. Врач мерила ему давление.

– Опять пришли? – сказал пенсионер Каблуков. – Ну, коли так, подождите…

Вид у него на этот раз был не такой сердитый, и мы приободрились и стали ждать, когда врач напишет рецепты и уйдёт.

Наконец дверь за врачом захлопнулась. Пенсионер Каблуков вернулся в комнату:

– Ну, упорные барышни, всё-таки решили мне помогать?.. С чего же начнём? Обои будем клеить? Полы мыть? Сапоги тачать?

– Мы сапоги не умеем! – испугались мы. – Давайте лучше пол вымоем!

– А чего его мыть? Он чистый, я его подметал сегодня.

Мы испугались, что сейчас Каблуков опять нас выгонит, и встали.

– Извините нас, пожалуйста, – сказала Люська.

– За что?!

– За то, что вы нас в тот раз выгнали. Нас Валентина Ивановна ругала. Велела, чтобы мы у вас прощения попросили.

Пенсионер Каблуков снова поднял брови. Целую минуту он разглядывал нас, а потом сказал:

– А ну, идите-ка, барышни, сюда! Садитесь, садитесь на кровать, не бойтесь!

Мы осторожно присели на краешек. Брови у Каблукова были лохматые, сердитые, а глаза, наоборот, светлые-светлые, прозрачные, как вода!

– А у вас давление? Вы заболели, да? – пробормотала Люська, съёживаясь под его пристальным взглядом.

– Пустяки! – махнул рукой Каблуков.

– А давайте мы в аптеку сбегаем?

– Пустяки, – снова сказал пенсионер Каблуков. – Вы мне лучше скажите, как вас зовут?

– Люси.

– Вот это здорово! А ну-ка, барышни Люси, подайте-ка мне эти бумажки!

Мы протянули ему рецепты. Он взял их и принялся как-то чудно складывать. Руки у него были бледные, с коричневыми пятнышками и немножечко дрожали. Мне вдруг ужасно захотелось их погладить! У моего дедушки Серёжи были такие руки.

– Раз, два, три, – сказал пенсионер Каблуков, сделал ещё одно движение… и вдруг рецепты на наших глазах превратились в маленьких белых лягушек! – Квак! – улыбнулся Каблуков, и одна лягушка прыгнула на меня, а другая – на Люську!

– Ой! – засмеялись мы с Люськой.

– Это ваши, – сказал пенсионер Каблуков. – А теперь, милые барышни, идите домой, вас там мамы ждут не дождутся. А товарищам в ЖЭКе передайте спасибо и скажите, что старику Каблукову ничего не надо, он всем доволен.

Во дворе мы встретили братьев Кармановых. Они тащили полную авоську картошки. Рядом шагал Петька.

– Куда вам столько картошки? – удивились мы.

– Это не нам, – сказали братья. – Это нашей подшефной, бабушке Митрофановой. Она из картошки оладьи печёт. Эх и вкусные!

– Подумаешь! – сказал Петька. – Мы с Николаевой Зоей Кузьминичной вместе суп ели! Я у неё кухню подмёл и гвоздь в ванной заколотил. Мы на гвоздь полотенце вешали.

– Дело какое – гвоздь! – закричали братья. – Мы у бабушки Митрофановой ковёр с балкона вытрясли. Вот такой, огромный!.. А вы, Синица с Косицей, чего у вашего дядьки сделали?

– Чего сделали, то и сделали, – нахмурилась Люська.

– Много будете знать, скоро состаритесь, – сказала я. – Пошли, Люсь, некогда нам на разговоры время тратить!

И мы пошли, держа в ладонях маленьких бумажных лягушек, и нам казалось, что снег под нашими ногами тихонько поквакивает.

– Нет, я так не согласна, – вдруг сказала Люська. – Все помогают, а мы что, рыжие, что ли?

– Да ведь он говорит, ему не надо ничего.

– Как так не надо? Всем надо, а ему не надо? Чудной какой-то!

– Он не чудной, – сказала я. – Не понимаешь ты. Он гордый, просить никого не любит.

– Тогда надо придумать что-то, на хитрость пойти. Ведь он нам даже лекарство не разрешил купить!

И тут я остановилась и хлопнула себя по лбу варежкой:

– Люська, а мы и без разрешения купим!

– Не дадут без рецептов…

– Да вот же наши рецепты! – замахала я в воздухе лягушкой, и мы помчались в аптеку.

В аптеке нам сказали, что лекарство будет готово через день, в три часа.

Через день, ровно в три, мы были в аптеке, а ещё через двадцать минут стояли возле двери пенсионера Каблукова.

– Звони ты, – сказала Люська. – Я боюсь.

– Трусиха!

Я храбро нажала на кнопку звонка. Честно говоря, я и сама немного трусила.

– Не открывает. Наверно, догадался, что это мы. А вдруг он снова рассердится? Может, убежать, пока не поздно?