— Заходи, Степа, — пригласила Инна Ильинична. — Посиди с нами.

— Я на минутку, — виновато улыбнулся Дробышев. — Я не стану вам мешать.

— Ты нам не помешаешь. Мы тебе очень рады.

Жаль, он не помнил, как звали историка. От этого Дробышев чувствовал себя еще большим дураком.

— Проходи, Гоша.

Георгий Вениаминович, вспомнил Дробышев. Точно, Георгий Вениаминович.

Недавно, приехав к родителям, Дробышев слышал, как Георгий Вениаминович, тихо повествуя с экрана телевизора, произнес: «…когда деникинские войска освободили город от красных…». Мама тогда поморщилась, Дробышев тоже. В Гражданскую войну отличились все, и белые, и красные, и синие, и зеленые. И зверства были с обеих сторон, и героизм был. Впрочем, Дробышев историку не судья.

Гостей Инна Ильиична усадила в комнате за стол, сама прикатила столик с чайником, чашками и массой каких-то пирожков и пирожных.

Наверное, разговор на интересующую тему надо было наводить исподволь, но Дробышев вздохнул и сказал:

— В Подмосковье коррупционные посадки.

— Читал в новостях, — кивнул и с любопытством посмотрел на него историк.

Инна Ильинична замерла с чайником в руках и тоже посмотрела на Дробышева. Только не с любопытством, а с удивлением и пониманием.

— Ты в связи с этим заглянул в архив Максима? — соседка отличалась большой проницательностью.

— Да, — кивнул Дробышев.

— Я тоже. Мне фамилия показалась знакомой, и я ее в архиве брата нашла.

— Кому-нибудь дорогу перешел, — вздохнул историк, имея в виду попавшегося коррупционера.

— Вы не знаете, кто собирал на него компромат? — напрямую спросил Дробышев.

— Откуда же мне знать? — опешил историк Гоша.

Почему-то Дробышев думал, что он добавит «молодой человек», но историк обошелся без этого.

— Истории о пойманных коррупционерах сплачивают общество… — начал рассуждать Георгий Вениаминович.

— Общество может сплотить только идея социальной справедливости, — поморщилась Инна Ильинична. — А с этим у нас в стране так себе.

— Такие публикации как раз и создают иллюзию социальной справедливости…

— Георгий Вениаминович, — в отчестве Дробышев все-таки сомневался, но историк его не поправил. — Вы не можете узнать, кто готовил статью?

— Гоша, мы тебя просим. — Инна Ильинична мгновенно поняла все правильно. Все-таки соседка у него замечательная женщина.

Историк отпил чай, поставил чашку на стол.

— Где была публикация?

— Не знаю, — признался Дробышев.

— Я не занимаюсь политикой…

— Гоша, попробуй узнать! Ты же бываешь на радио. Понимаешь, этот компромат был в архиве Максима. Я тебе рассказывала про его архив. — Инна Ильинична откинулась на стуле, сцепила руки. — Егора убили, и сразу появилась публикация…

Историк нахмурился, допил чай. Хозяйка налила ему еще.

— Спасибо, я пойду, — поднялся Дробышев.

— Передайте привет матушке.

— Обязательно.

Инна Ильинична проводила его до двери и напоследок все-таки спросила:

— Как ты думаешь, Егора убили из-за архива?

Дробышев молча пожал плечами — понятия не имею.

Соседка не спросила главного — какое ему дело до архива ее брата и даже до убийства ее племянника. Впрочем, на этот вопрос он едва ли смог бы ответить.

Вместо того чтобы отпереть собственную дверь, Дробышев подошел к еще одной соседской двери, а когда Татьяна ему открыла, сказал:

— Пойдемте в ресторан.

— Нет, — она равнодушно повела головой. — Сегодня не получится. Извините.

Их разделяла дверь, и он не мог, как вчера, потянуть ее за руку. Впрочем, сейчас их разделяла не только дверь, Влада вчера оборвала что-то хрупкое, тонкое, что начинало их связывать.

Татьяна захлопнула дверь. Дробышев отпер квартиру и, бросив куртку в прихожей, лег на диван. Ему не хотелось ничего, ни есть, ни пить, ни читать. Ему даже думать не хотелось.

Ему весь день хотелось увидеть соседку, а она смотрела мимо него равнодушно и со скукой.

Он бы мог пролежать так до утра, но Владе нужно было все-таки позвонить, коричневая иномарка могла быть и не выдумкой, он поднялся, взял телефон.

— Ты как? — спросил Дробышев.

— Ничего, — помедлив, ответила Влада. — Ничего, Степа. Спасибо.

— Сомнительных машин не видела?

— Нет.

Дробышев поплелся в ванную, потом сжевал бутерброд с колбасой и опять послушал про подмосковный коррупционный скандал.

Очень хотелось снова позвонить в дверь к соседке и оправдаться за вчерашнее, и объяснить, что ему зачем-то необходимо еще раз сходить с ней в ресторан или хотя бы просто поговорить, но он хорошо помнил равнодушный взгляд и постарался не думать о Татьяне.

Таня поняла, что было неправильным на записях с камер наблюдения, проснувшись под утро. Вставать в пять утра было глупо и неправильно, потому что идти на работу следовало выспавшейся и с ясной головой. Все-таки работа у нее ответственная. Но Таня встала, сварила кофе и опять села за компьютер.

Ноги бегущего на экране были женскими. Длинные, красивые, обтянутые джинсами ноги с относительно небольшими ступнями. У мужчин ступни обычно длиннее. Мужские ноги и ноги женские, даже одинаково одетые и обутые, отличить можно сразу.

Или она это придумывает? Вот, например, у князя Болконского в «Войне и мире» были маленькие руки и ноги, Таню это почему-то неприятно поразило, когда она в первый раз читала великий роман.

Таня снова сделала себе кофе, в очередной раз понаблюдала за бегущим человеком и выключила компьютер.

Нужно кончать заниматься ерундой! Она просто бесится от одиночества и не знает, чем себя занять. Как все старые девы.

На работу она пришла совсем рано, по привычке поискав глазами Юру возле метро. Юра пришел минут через двадцать, она видела в окно, как он смеется о чем-то с молоденькой медсестрой, стоя у входа в отделение. Смотреть на это было почему-то неприятно. Наверное, потому, что они уже никогда не смогут быть чужими, разве что только через много лет. А сейчас она Юру попросту ревнует. Ужасно глупо.

Ольга Петровна явилась озабоченной.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась Таня.

— Внуку репетиторы нужны, — поделилась женщина. — Господи, где же деньги взять?

— Но… — удивилась Таня. — Сейчас же нет экзаменов в институт. Сдаешь ЕГЭ и поступаешь. Какие репетиторы?