Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возникает вопрос: какое вообще место занимает идея Бога в Телеме? Как соединить первую строку Символа веры со словами Святой Книги Закона — «Там, где я — Бога нет» и иронические пассажи Кроули в «Восьми Лекциях по йоге»? Видимо, точно так же как «есть любовь и Любовь», есть бог и Бог.
«О, мой Бог, едино твое дыхание, един твой исток» — сказано в Книге Арартита — одной из важнейших Святых Книг Телемы. Кроме этой книги, больше ни в одном из святых текстов Телемы Бог не упоминается напрямую. Быть может, именно здесь мы найдем ключи, позволяющие соединить антиномии?
Всё дело в том, что существуют два разных понимания Бога, противоположных друг другу: монотеистическое и пантеистическое, креацианистское и манифестанциалисткое. Телема понимает Бога исключительно в манифестанциалистком ключе, и именно это следует учитывать, когда мы говорим о Его Единстве. Если Бог един, то нет ничего кроме Бога. Все многообразие четырех миров, от червяка до архангела, от гиены до святого, есть разные проявления Единого Бога, и нет ничего кроме Бога. Все проявленное и не проявленное абсолютно равны, и именно в этом ключе следует понимать строки из Святой Книги Закона — «не делайте различия, ибо от этого вред». Как тепло от огня или свет от свечи всё существующее есть проявление Бога. Это и есть ключ к ответу Эзопа на эзотерическую загадку: невозможно отделить воды рек от моря, ибо существует только одно великое море, невозможно провести границу между огнем и теплом, которое он изучает. Нет бога и не бога, есть только Единый Бог.
Слова, слова святого причастия произносит Жрец, а вслед за ним и все причащающиеся — «нет ни одной части меня, где не было бы Бога». В этом ключ, в этом тайна, в этом сокровенная истина послания Телемы.
Облегченные формы пантеизма мы находим во многих учениях двадцатого века, но все они, в отличие от Телемы, не идут до конца в своих выводах, инстинктивно пряча голову в песок от наиболее мрачных и отвратительных проявлений. Телема — единственная традиция, которая не на словах, а на деле трансцендирует все проявления и способна увидеть единство за самыми страшными ликами. Вот почему, изгнав семь благородных планет, адепт должен обнаружить единство в самых ужасающих ликах:
1. Я увидел две головы, которые постоянно сражаются между собой, и поэтому все их мысли — сплошная путаница. В них я увидел Тебя.
2. Я увидел тех, кто скрывает мудрость, словно черные обезьяны, они болтали всякую ерунду. В них я увидел Тебя.
3. Я увидел ужасных матерей Ада, пожиравших своих детей — О, вы! Те, кто не понимает! В них я увидел Тебя.
4. Я увидел беспощадных и низких существ, словно гарпии, они рвали падаль на части. В них я увидел Тебя.
5. Я увидел пылающих существ, гигантов, в ярости, словно вулканы, они извергали черную блевотину огня и дыма. В них я увидел Тебя.
6. Я увидел зануд, подлецов и эгоистов; они были похожи на людей, О, Господи, они были слишком похожи на людей. В них я увидел Тебя.
7. Я увидел воронов смерти, которые летали над мерзкой землей, оглушая хриплыми криками. В них я увидел Тебя.
8. Я увидел лживых духов, словно жабы, они прыгали на земле, и по воде, и по хрупкому металлу, разрушая все. В них я увидел Тебя.
9. Я увидел непристойное зрелище, людей-быков, скованных в гниющей бездне, которые причиняли друг к другу страдания языками. В них я увидел Тебя.
Современный человек оказывается зачастую неспособен осмыслить, какая глубина, какой динамизм и напряжение богопознания заключены в этих образах! В обычном состоянии нам сложно осмыслить всю силу ужаса, к мрачным образам нас приучила фабрика грез, и потому возникает иллюзия, что всё уже известно. Но эта иллюзия знания — не более, чем призрачная дымка, и достаточно снять завесу и посмотреть, войти в ИСС или выполнить ритуал, и можно попробовать узнать Единого в этих «неправильных пчелах».
В первой строке Символа веры, Бог определяется не только как единый, но и как тайный и невыразимый. Невыразимость Бога делает нелепыми любые попытки догматически изложить его Волю в любых системах. Поскольку всё есть Бог, моя Воля есть воля Бога.
У Карла Густава Юнга есть пример поэтического изображения Единого Божества, которого Юнг знает под именем Абраксас и который включает всё сущее, по ту сторону двойственности.
Абраксас же говорит слово досточтенное и проклятое, что есть равно жизнь и смерть.
Абраксас творит истину и ложь, добро и зло, свет и тьму в том же слове и в том же деянии. Оттого Абраксас грозен.
Он великолепен, подобно льву во мгновение, когда тот повергает ниц свою жертву. Он прекрасен, как день весны.
Да он сам великий Пан, что значит Все, и он же малость. Он и Приап.
Он есть монстр преисподней, полип (Polypus (греч.) — многоногий. — Прим. пер.) тысячерукий, воскрыленный, змий извивистый, неистовство само.
Он же Гермафродит низшего начала.
Он господин жаб и лягушек, в воде обитающих и на сушу выходящих, ополудни и ополуночи поющих хором.
Он есть Наполненное, что воссоединяется с Пустым.
Он есть святое совокупление.
Он есть любовь и ее умерщвление.
Он есть святой и предающий святого.
Он есть светлейший свет дня и глубочайшая ночь безумства.
И в единую звезду в сомне звезд, из огня которой мы созданы и к которому возвратимся.
Здесь — тайна. Одно из величайших стихов Кроули, «Звезда видна», заканчивается словами: «Смотри же внутрь, а не вверх — звезда видна!» В уже цитируемых «Семи наставлениях…» Юнг пишет очень похожие слова: «В безмерной отдаленности одна-единственная звезда стоит в зените… Она есть единственный Бог, что ему предводительствует, в нем человек находит успокоение, к нему ведет долгое странствие души после смерти, в нем воссияет, подобно свету, все, что влечет обратно за собою человек из большего мира».
Воистину, «каждый мужчина и каждая женщина — Звезда». Обратите внимание, сколь точно сходится смысл спонтанного откровения Юнга и наш Символ веры. Но образ Звезды именно в этом контексте мы постоянно встречаем в различных источниках — у поэтов, писателей, которые вовсе не знакомы с наследием Кроули.