– Не знаю, – соврал он, пряча лицо в ладонях.

– Она что-то получила курьерской почтой, потом с этим пакетом поднялась на четвертый этаж, заперлась в туалете. Пакет в мусорке, пустой. Что она могла получить, Володя?

– Не знаю, – снова соврал он и уставился на заботливую девушку с подозрением. – А откуда вы все это знаете?

– Служба безопасности за десять минут воссоздала всю картину. Им теперь будет несладко. Сейчас приедет полиция, станут задавать вопросы. И вас тоже будут трепать. Хорошо, что в момент ее попытки суицида вы были у всех на глазах. Да, хорошо… – заботливая девушка посмотрела на него в зеркало, кивнула деловито. – Я смогу это подтвердить…

Лавров медленно водил ложечкой в медном кофейнике, пытаясь утопить мелко молотую кофейную крошку в воде.

Он вернулся совсем недавно. Все мотался по городу в поисках недорогого небольшого по размерам шкафа, чтобы втиснулся в Леркину каморку. Неловко как-то получалось. Она живет у него, чтобы помогать, а он ей даже условий не создал. Спит не пойми на чем. Вещи все в куче на стульях, какие на вешалках – тоже висят на стульях, цепляясь металлическими крючками за перекладины.

Шкафчик он нашел, небольшой, недорогой. Тут же оплатил, снес в машину разобранные детали, упакованные в плотную серую бумагу. Потом, добравшись до дома, перетащил все упаковки в квартиру и содрал бумагу, скомкал ее в прихожей, сложил в углу. И час собирал долбаный шкаф, который мастерили безрукие инвалиды, не иначе! Хорошо, Лерки дома не было, иначе оконфузился бы непременно. Он в самом деле смотрел в чертеж сборки как баран на новые ворота. Права была Маша, ни на что он не годен, кроме оперативной работы полицейского. Ни на что.

Шкаф собрался. Лавров, недолго думая, втиснул его между Леркиным спальным местом и окошком. Попихал кое-как все ее вещи на полки, старательно обходя взглядом разбросанные на постели трусишки и лифчики. Он даже их пододеяльником прикрыл, так неловко ему сделалось.

И когда девчонка выросла до такого размера? Маленькая ведь была, худая, как глиста. И коленки, что ему приходилось мазать зеленкой, были острыми с плотной темной кожицей пупырышками от незаживающих болячек.

Когда все успело поменяться, когда?

Он выскочил из Леркиной комнатки усталый и вспотевший, будто вагон разгружал. И голова у него даже слегка кружилась от запаха духов, который исходил от ее одежды. А может, от травмы кружилась голова? Может, он все придумал себе?

Он решил сварить кофе и зачем-то принялся болтать ложечкой в медном кофейнике, хотя никогда прежде этого не делал.

Надо было занять себя чем-то. Надо было отвлечься от мыслей о маленькой девочке, странным непостижимым образом превратившейся в красавицу с четвертым размером лифчика. Черт!

Ложечка выскользнула у него из рук и утонула в кофейной жиже. Лавров полез пальцами в кофейник, широкая ладонь, конечно же, не пролезла. Да и горячо было пальцам. Вода успела нагреться. Он взял большую ложку с длинной ручкой, которой он почти никогда не пользовался. Подцепил со дна кофейника чайную ложечку, вытащил ее наружу, выплеснув гущу на плиту, уронил пару капель себе на светлые джинсы, в которых он решил теперь ходить дома. С голым пузом в коротких шортах при Лерке неприлично, дразняще как-то выходило. И она таращилась на него как дура!

– Черт! – снова выругался Лавров, со злостью глядя на два темных пятна, расплывшиеся на бедре, и в сердцах швырнул ложку в раковину. – Что за дела, твою мать!

Это все из-за нее, из-за Лерки, решил он через минуту, стаскивая светлые джинсы и наряжаясь в спортивные темные штаны. Она воздух баламутит. Она тревожит его, заставляет думать о чем-то таком, что казалось ему неприличным. И провоцирует рассматривать ее пухлый рот, и лифчики еще, блин, разбросала!

Конечно, кофе умчался черной струей через носик кофейника на плиту, а как же еще! Лавров разозлился, схватился за ручку, тут же обжег руку, швырнул кофейник обратно на газ. Тот накренился, норовя упасть прямо на пол. Саня снова схватился за кофейник, вторично обжег руку и, уже не сдерживая себя, заорал матом в полное горло.

И сразу же в дверь позвонили.

Кого еще несет?! Он посмотрел на часы. Половина пятого. Машка еще на работе. Лера на занятиях. Жэка тоже должен служить. Да он и не придет, серчает. Кто?

Нина Николаевна!

– Видимо, Александр Иванович, вы закрутились, забыли? – с укоризной спросила она сразу, как он распахнул дверь. Странным вороватым взглядом покосилась на его мускулистый живот и смущенно пробормотала: – Извините. Наверное, я не вовремя.

Нина Николаевна могла черт знает что подумать, застав его с голым животом. Ей же сложно было понять, почему это он дома не наряжается в рубашку? Не носит галстука? Не обут в домашние туфли ручной работы!

Он злой, да? Злой! Он забыл о ней? Забыл! А она, кажется, принесла ему фотографии, он сам просил ее их распечатать. И обещал зайти к ней вечером. А вместо этого собирал шкаф, совал в него Леркины вещи и задыхался от запаха ее соблазнительных духов и думал черт знает о чем. Если бы Жэка слышал его мысли, он бы сломал ему шею точно!

Надо с этим что-то делать! Либо жениться на этой баламутке, либо…

– Входите, – буркнул Лавров. Обернулся на женщину, неуверенно топтавшуюся на пороге. На ее стильные сапожки на среднем каблучке. – Не разувайтесь. Пальто можете повесить на вешалку.

– Я ненадолго! – с чего-то перепугалась она и пальто снимать не стала.

Она вошла за Лавровым в его кухню. Одобрила чистоту, но аскетичность обстановки не оценила. Слишком пусто в кухне. Слишком лаконично. И шторки не мешало бы какие-нибудь повесить.

Разумеется, она не сказала этого вслух. Не позволяло хорошее воспитание. И не ее ума это дело: что из мебели держит он на своей кухне и чем загораживает окна. Кажется, у него появилась в доме женщина. Михаил Сергеевич, когда сегодня приводил ей Сявочку, что-то такое говорил.

Какой же милый человек, этот Михаил Сергеевич! Милый, деликатный. Забрал к себе Сяву на время ее траура. Она не может теперь ее долго терпеть – свою собачку. Где-то глубоко внутри себя винит ее за смерть Игореши. И Линев – милейший человек – очень тонко уловил это. И предложил свои услуги. Странно, что она только теперь узнала его имя. Прежде ведь едва его замечала. Едва замечала. А у них, оказывается, очень много общего. Любовь к домашним животным, например. Орхидеи. Михаил Сергеевич, оказывается, страстный любитель орхидей. И у него дома такие экземпляры…

– Кофе, Нина Николаевна? – Лавров повертел кофейной чашкой, нанизав ее ручку себе на палец.

– Нет, нет, спасибо! – перепугалась она, тут же решив, что посуду бывший сыщик моет наверняка абы как. Протянула ему огромный конверт. – Вот… Здесь все.

Лавров вытряхнул фотографии на обеденный стол, поморщился. Ну, просил же, ну! Не печатать крупно. Совсем плохо видно. Хорошо, хватило ума, сделать те же самые снимки, но чуть меньше. Он взял в руки те, что были меньше размером, начал рассматривать.