Локаята был умственно готов принять всё причитающееся за совершённое им в прошлом и, больше не волнуясь, вышел из пещеры. Прошло уже два часа после восхода. Когда он появился на тропинке, ведущей через поляну, солнечные лучи сильно ударили в его неумытое лицо. Локаята увидел направляющуюся к нему Хему. Умытая и украшенная, она сияла, как ангел. Больше в округе никого не было.

— Намаскарамс, мой господин, владыка моего сердца, — сказала Хема.

Локаята побледнел.

— Если ты обращаешься ко мне так, то я чувствую себя ещё хуже, чем чувствовал бы при попадании стрелы в сердце.

— Я обращаюсь так, потому что ты замучил меня своей чёрной магией. Но я снова повторяю, что проживаю эту жизнь, эту грязную жизнь, как твоя жена. И я обещаю, что буду обращаться к тебе так только когда мы одни.

— Даже тогда, зачем ты обращаешься ко мне так, зная, что это ранит моё сердце?

— Я признаю, что это ранит тебя, но нет худшей боли, чем при встрече с истиной, а я хочу, чтобы ты её увидел.

Её глаза сверкнули жестокой искрой целомудрия. Человек учёный и многоопытный, Локаята не мог смотреть ей в глаза.

— И что у тебя нового?

— Только одно. Я хочу сказать о прибежище моей жизни. Это ты.

— Ты хочешь убить меня сегодня своими словами?

— У тебя есть совесть? Есть ли вообще в тебе что-то человеческое?

Локаята опустил глаза и смотрел в ноги Хеме.

— Если есть, — продолжала Хема, — то ты веришь в принципы Чарваки и следуешь им. В таком случае ты обязан принять меня и в присутствии всех признать своей женой. Тебе не стоит стыдиться своего возраста и мнения благосклонного общества. Живи превыше страха и слабости и наслаждайся жизнью со мной. Если же ты не веришь в учение Чарваки просто потому, что являешься ортодоксальным брахманом, ты должен склонить свою голову и получить плоды содеянного, признать меня своей женой и совершить ортодоксальный ритуал бракосочетания.

Локаята порывался броситься вон и убежать, но Хема удержала его:

— Если у тебя не хватает смелости предстать перед людьми и без ропота и стыда принять смерть, мне всё равно. Даже после твоей смерти я объявлю себя твоей вдовой и проживу остаток жизни, как твоя жена. Ты трусливый повеса! Как ты можешь надеяться познать сердце настоящей женщины? Женщины Панчалы вообще-то не спускаются на такой грязный путь, и, если вообще и нашлась такая сука, как я, пусть со мной эта трагедия и окончится.

ГЛАВА 20

Утреннее солнце отражалось от красивого трёхэтажного молочно-белого здания с золотисто-жёлтой башней. Южные окна были открыты, и из них открывался прекрасный вид на зеленоватую рябь огромного водного пространства — Аравийское море. Здание находилось в красивом местечке в сердце Двараки, в центре ухоженного сада, который был весь в цветах и плодах. Нежные побеги жасмина образовывали большое количество решётчатых арок, под которыми проходила чисто подметённая дорожка. Множество маленьких цветочков, опавших с лиан, пестрели на земле, подобно звёздочкам. По дорожкам гуляли служанки и оживлённо болтали, их беседы то и дело прерывались взрывами смеха. Они напоминали множество стрел бога любви, устремлённых туда и сюда. Место перед зданием было очищено сандаловой водой и покрыто слоем цветов дерева париджата. Нежные пальцы молодой девушки, с ногтями, покрытыми красной краской курантака, осторожно срывали блестящие красные стебли цветов париджата. Она собирала их в вазу, которую держала в левой руке. Другая девушка сидела на каменной платформе в тени дерева. Она подняла свои браслеты вверх по рукам, чтобы они не съезжали, и перетирала смесь благовоний каменным жёрновом, готовя порошок для купания. Ещё одна девушка собирала получившуюся пасту, смешивала её с тонкой пудрой из туласи и листьев манго, а затем готовила пасту с лотосовой водой. Пожилая женщина с цветами в волосах и бровями, украшенными кум-кумом, сняла с пальцев кольца с брильянтами и аккуратно прикрепила их к углу своей одежды. Взяв благовонное масло для волос, она стала медленно подниматься по ступеням лестницы, напевая песенку: «Где наш ребёночек? Где он скрылся, где он лежит, мистический ребёночек, такой ребяческий во всём, что он делает? Знающий всё и не знающий ничего. Его улыбки — лучи, его взгляды — огонь, его лепет — истина, и его дыхание — музыка».

Женщина поднялась наверх. Там находился вращающийся фонтанчик, тонкой струйкой разбрызгивающий лотосовую воду. Встав на открытой веранде перед ванной комнатой, она заглянула внутрь с детской улыбкой и сказала:

— О, Сатья, дорогая царица любящего мужа! Для Господа наступило время принять ванну! Пожалуйста, принеси кресло для купания и поставь его здесь. Без этого твой супруг не соизволит встать с кровати и принять ванну!

Сатья принесла сиденье для купания и поставила на веранду. Затем она направилась в комнату, где Кришна лежал на ровной постели, сделанной из нежных лебединых перьев.

— Вставай, мой господин, — сказала она. — Как же это ты опять спишь? Всю ночь бодрствовал, ходил кругами, а утром ты всё ещё дрыхнешь? Да и как можно разбудить тех, чьи глаза закрыты в притворном сне?

Кришна медленно поднялся и пригладил свои гладкие волнистые волосы.

— Сатья, я встал этим утром, только чтобы увидеть твоё лицо. Но я голоден. Ночью во сне мне встретился старик. Он дал мне немного молока, что было явно недостаточно. Более того, оно пахло, как мясо бизона. Я испугался его и выпил молоко, не сказав ни единого слова. Затем он потребовал моей музыки, и я играл на флейте всю ночь, несмотря на небольшое количество и плохое качество того молока, что он мне дал.

Кришна встал и отправился принимать ванну. Пожилая женщина обильно сдобрила благовонным маслом его волосы.

— У меня был и другой сон перед тем, что я описал, — продолжал Кришна. — Юная и невинная гопи прыгнула с очень высокой скалы прямо в моё сердце.

— Даже в этом возрасте мой владыка не теряет своего очарования и власти над пастушками! — заметила Сатья. Сказав это, она хлопнула Кришну по щеке своей нежной рукой, которая была украшена рисунками из красной пасты курантака.

— Твой отец пытался владеть драгоценностью, которую