Гуннора отвернулась. Как же она ненавидела и презирала его! Как он смел сидеть здесь, в этой хижине, не чураясь нищеты? Он ведь наверняка привык жить в каменном доме, где все сияет роскошью!

Когда она вновь заглянула в щель между досками двери, то увидела Сейнфреду. В отблесках огня в печи ее щеки розовели, волосы казались медвяными, а тело — удивительно женственным. Гуннора понимала, почему ее сестра так понравилась Ричарду, но это не умаляло его вины. Сейчас Гуннору потрясла не столько улыбка Ричарда, столько радость Сейнфреды. Конечно, девушка улыбалась. Она улыбалась и в тот день, когда они шли с Замо по лесу. И в тот день, когда она вышла замуж. Но Гуннора заметила, как дрожат ее руки. Сейнфреда подала герцогу суп и дичь. И если рагу, о котором говорил Замо, Ричард проигнорировал, очарованный красотой Сейнфреды, то теперь он с аппетитом набросился на еду. Достав из сумки нож и деревянную ложку, он принялся нарезать мясо мелкими ломтиками. Только сейчас Гуннора увидела, что его меч лежит на скамье. Клинок был размером с Дювелину. «Как странно, — подумалось Гунноре, — что он носит с собой и орудие убийства, и приборы для еды, и при этом не теряет аппетита. С какой страстью он набрасывается на ароматное блюдо… и на женщин…»

Замо подошел к столу, но Ричард не обращал на него внимания, не замечал, как легко было бы леснику схватить меч и отрубить ему голову. Он так отвлекся на еду и красавицу, что не заметил бы, если бы в комнату вошла Гуннора и сама убила бы его. Конечно, меч казался очень тяжелым, но ненависть даровала Гунноре силу. Как ей хотелось освободиться от этой ярости! Как приятно было бы самой свершить насилие, вместо того чтобы остаться жертвой.

Но Гуннора справилась с собой. Если здесь и сейчас пролить кровь герцога, то в этой крови утонут они все.

Вздохнув, она отошла вглубь двора. Тут царила кромешная тьма, лес казался черной стеной. Она едва разглядела Замо, когда тот вышел покормить коня.

— Ты готова? — В его голосе слышался страх.

Хотя она понимала, почему он не пытается защитить честь Сейнфреды в открытую и прибегает к обману, его поведение злило ее.

— Ты не только туп, но и труслив. Я же не убоюсь!

Тут было слишком темно, и Гуннора не видела его лица.

— Значит, ты готова.

— Да. — Девушка отвернулась.

Замо вернулся в дом, и вскоре во дворе вновь прозвучали шаги, уже тише. Сейнфреда обняла сестру, прижалась к ней. Гуннора почувствовала прикосновение ее грудей, маленьких и округлых, и резко отстранилась. Она оглянулась. В темноте волосы Сейнфреды казались уже не медвяными, а черными… черными, как у Гунноры. Ночь была их союзницей, она позволит обмануть герцога.

— Ты не обязана это делать, — пробормотала Сейнфреда.

— Как странно…

— Что?

— Когда-то я сказала тебе то же самое. Когда ты собиралась выйти замуж за Замо. Что ты не обязана это делать. — Гуннора пожала плечами. — Тогда ты не послушалась меня.

— А теперь ты не послушаешься меня, верно?

— Другого выхода нет. Ричард не уйдет, не получив того, чего он хочет. А ты… ты и так страдаешь оттого, что не можешь забеременеть. Нельзя подвергать ваш брак с Замо… этому.

Гунноре показалось, что в глазах Сейнфреды блеснули слезы. Почему она плачет сейчас? Почему не плакала тогда, когда погибли их родители?

— Не смей меня жалеть! — напустилась она на сестру.

Сейнфреда сглотнула слезы. Они с Гуннорой обо всем договорились.

Сейнфреда сказала герцогу, что хотя в доме и теплее, в сарае с инструментами — топорами, рыбацкими сетями, молотками — ему будет спокойнее.

— Боюсь, мне там будет одиноко…

— Тогда придется вас навестить, полагаю, — кокетливо ответила Сейнфреда.

Гуннора не видела его, но была уверена, что он возбужденно облизнул губы.

Она спряталась в тени дерева, ожидая, пока Ричард выйдет из дома. Когда малышки уснули, она прокралась в хижину, чтобы согреться. В таком виде она не могла выйти к Ричарду.

Замо потупился, в точности как в те моменты, когда Гильда ругалась с его женой. Сейнфреда смотрела на сестру умоляюще, но ничего не говорила. Она протянула Гунноре расческу, чтобы та избавилась от листьев и веток в волосах.

Уже два года Гуннора расчесывалась пальцами и только сейчас заметила, как спутались ее длинные, до бедер, волосы. С каждым движением расчески ей становилось спокойнее на душе. Ей вспомнился гребень, который отец как-то вырезал для матери из бараньего рога. Он часто вырезал всякие безделушки — шпильки, бусины, игрушки для девочек. Что стало со всеми его поделками теперь? Может, ими играют какие-то другие дети?

Отец рассказывал Гунноре, что вырезать такие вещи можно не только из рогов или костей, но и из твердых сортов древесины, только нужно вначале тщательно высушить дерево, чтобы потом оно не пошло трещинами и не сломалось. Сломается ли она сегодня? Или выдержит это испытание, став столь же крепкой, как то дерево?

Когда-то Гуннора пожаловалась отцу, что тот вырезает игрушки из бараньего рога, а не из рогов благородного оленя.

«Да, мы слишком бедные, чтобы позволить себе такую роскошь, — сказал тогда Вальрам. — Но подумай вот о чем. Олень — пугливый зверь, он убегает, едва заслышав шаги человека. А баран не только блеет, он может стукнуть тебя рогами, стоит тебе отвернуться. Возможно, одно животное и стоит меньше другого — корова дешевле коня, овца дешевле свиньи, а петух дешевле овцы, — но дело ведь не в количестве монет, которые мы за них платим. Тот, кто презирает их, не понимает главного. И шелудивый пес может укусить, и беззубый старик — любить, и безоружный — сохранить честь».

Тогда Гуннора не понимала, о чем говорил ее отец. Теперь же до нее дошел смысл его слов: никому, даже герцогу, не дозволено втаптывать других в грязь, а если он поступал так, то бесчестил не их, а самого себя.

Гуннора опустила расческу и нарисовала на полу руны.

«Иса», руна ледяного холода.

«Наутиз», руна примирения с судьбой.

«Одал», руна, дарящая женщинам силу.

Гуннора подумала, не начертить ли руну, которая лишит Ричарда мужской силы, но не отважилась на это.

Сейнфреда молча наблюдала за происходящим.

— Теперь ты понимаешь, почему я верна обычаям нашего народа? У нас на родине женщина может в любой момент развестись с мужем, а за изнасилование девушки или замужней женщины преступнику грозит суровая кара.

Сейнфреда стиснула зубы.

— В этой стране тоже есть законы.

— Так почему же Ричард их не придерживается?

— Он герцог, он ставит себя превыше закона. — Она помолчала. — Мне кажется, он не со зла.

Гуннора кивнула. Она тоже так думала. Именно поэтому все казалось столь ужасным.