он об этом узнал? Но при чем же тогда старуха? А может, девушка у него что-нибудь украла? Или, что, пожалуй, еще правдоподобнее, девушка и старуха хотели его заколдовать, а он об этом узнал? Да, колдовство, думал я; должно быть, разгадка в этом. Красотке надоел ее молодой муж, и она пыталась его отравить — наверно, намешала ему в еду мелко изрубленные усы леопарда, а добыла она это волшебное средство у старухи, а старуха уж наверняка известная здешняя колдунья. Но муж заподозрил неладное, и молодая жена убежала к колдунье, чтобы та ее защитила. Муж бросился догонять жену, а колдунья (есть же у нее какие-то обязанности по отношению к своим клиентам!) побежала вслед за ними обоими в надежде как-то уладить дело. Только я успел разработать эту версию и придать ей душещипательную форму, подходящую для рассказа в «Уайд уорлд мэгэзин», как вдруг увидел Джейкоба: он стоял внизу и сквозь зеленую изгородь глядел на старуху — та все еще с воплями каталась в канаве.

— Джейкоб! — крикнул я ему. — Что там такое творится?

Джейкоб поднял голову и гортанно хохотнул.

— Этот старуха, сэр, она мамми для тот девчонка. Тот молоденький девчонка, он жена для тот мужчина. Тот мужчина весь день ходить на охота, а как он прийти домой, жена не приготовить ему никакая еда. А он быть сильно голодный и хотел побить жена, а жена бежать, и он тоже бежать, хотел ее побить, а старуха тоже бежать, хотел побить мужа.

Какое горькое разочарование! Я почувствовал, что Африка, этот огромный, таинственный континент, меня предала. Взамен моего сочного сюжета с колдуньями и чудодейственными зельями, полными усов леопарда, передо мной разыгралась зауряднейшая семейная ссора с обычными участниками: ленивая жена, голодный муж, неприготовленный обед и теща, которая, как и положено тещам, суется не в свое дело. Я вновь занялся своим зверинцем, но не сразу мне удалось отделаться от ощущения, что меня обманули. Больше всего досаждала мне мысль о теще.

Вскоре после этого случая на веранде и вокруг нее вновь поднялся переполох, в котором главную роль играл я, но только очень нескоро сумел я по достоинству оценить смешную сторону этого происшествия.

Вечер стоял прекрасный, и стайки узких пушистых облачков собирались на западе — ясно, что закат предстоит великолепный! Я только что допил заработанную тяжким трудом чашку чаю и в лучах закатного солнца сидел на верхней ступеньке лестницы, пытаясь научить невероятно глупого бельчонка сосать молоко с ватного тампона, намотанного на конец спички. На секунду я прервал эту мучительную работу, поднял глаза — и увидел, что по дороге вперевалочку шагает толстая пожилая женщина. На ней была одна только совсем узенькая набедренная повязка, в зубах зажата длинная, тонкая черная трубка. На макушке поверх коротко остриженных седых волос торчал крохотный калебас. Женщина остановилась у подножия моей лестницы, выбила трубку и аккуратно повесила на веревку, обмотанную вокруг ее обширной талии, потом стала подниматься по бесконечным ступеням ко мне на веранду.

— Здравствуй, мамми, — окликнул я.

Женщина приостановилась и широко улыбнулась мне.

— Здравствуй, маса, — отозвалась она и продолжала с трудом передвигаться со ступеньки на ступеньку, задыхаясь и шумно переводя дух от усталости. Наконец она добралась до меня, поставила калебас к моим ногам и, пыхтя, привалилась к стене всем своим жирным телом.

— Устала, мамми? — спросил я.

— А, маса, я стал много жирный, — объяснила она.

— Жирная! — возразил я с негодованием. — Совсем ты не жирная, мамми. Ты ничуть не жирней меня.

Толстуха громко захихикала, и ее огромное тело затряслось.

— Нет, маса, ты надо мной смеяться.

— Нет, мамми, я верно говорю, ты еще совсем худенькая.

Женщина откинулась к стене и затряслась от смеха — это она-то худенькая! Все ее громадное тело колыхалось. Наконец она немного успокоилась и указала пальцем на калебас.

— Я тебе принести добыча, маса.

— Какая же это добыча?

— Змея, маса.

Я вынул затычку и заглянул в калебас. На дне свернулась в кольцо тоненькая коричневая змейка, дюймов восьми в длину. Я сразу решил, что это слепозмейка — вид безглазой змеи, которая проводит свой век, зарывшись в землю. Слепозмейки внешне напоминают английскую веретенницу и совершенно безвредны. У меня уже набрался целый ящик этих пресмыкающихся, но мне так понравилась веселая толстуха, что не хотелось ее огорчать, отказавшись от ее «добычи».

— Сколько ты хочешь за эту добычу, мамми? — спросил я.

— А, маса, ты мне платить сколько знаешь.

— А змея не ранена?

— Нет, маса, он здоровый.

Я опрокинул калебас вверх дном, и змея выпала на гладкий цементный пол. Женщина с удивительным для такой толстухи проворством метнулась в другой конец веранды.

— Он тебя кусать, маса, — предостерегла она.

Джейкоб, который явился поглядеть, что тут происходит, бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Ты разве не знать, маса не бояться никакой яд, — сказал он. — У маса есть особый лекарство, и такой змея его не кусать.

— А-а, вот как? — сказала женщина.

Я наклонился и подобрал слепозмейку, собираясь получше разглядеть ее и убедиться, что она цела и невредима. Я осторожно взял ее двумя пальцами, и она обвилась вокруг моего указательного пальца. Взглянул на нее и очень удивился: на меня смотрела пара больших блестящих глаз, а ведь у слепозмеек глаз не бывает. Изумленный таким открытием и все еще как дурак небрежно держа змею в руке, я обратился к Джейкобу:

— Смотри, Джейкоб, у этой змеи есть глаза!

И вдруг понял, что так беспечно держу в руке вовсе не безвредную слепозмейку, а какую-то совсем неизвестную мне змею и понятия не имею, на что она способна. Я уже хотел разжать руку и бросить змею на пол, но не успел — она плавно повернула голову и запустила зуб в мякоть моего большого пальца.

Не припомню, чтобы я еще когда-нибудь испытал подобное потрясение. Сам по себе укус был пустяковый, всего лишь булавочный укол, но сразу же началось легкое жжение, как после комариного укуса. Я вмиг бросил змею и изо всех сил стиснул палец, так что кровь потекла из ранки, и, пока я его сжимал, мне на ум пришли три обстоятельства: во-первых, в Камеруне нет сыворотки против змеиного яда; во-вторых, до ближайшего врача не меньше тридцати миль; в-третьих, мне не на чем до него добираться. Эти мысли отнюдь не прибавили мне бодрости, и я стал ожесточенно высасывать кровь из ранки, сжимая основание пальца как можно крепче. Потом оглянулся вокруг и увидел, что Джейкоб куда-то исчез; я готов был заорать от