— Ты не видел, чтобы они с Люком разговаривали? Вообще как-либо взаимодействовали? Вызывающее поведение с любой из сторон?

— Ничего такого не припомню. Как я уже говорил, вечер был занятой. Я тогда совсем замотался.

Макмердо в задумчивости допил пиво и деликатно подавил отрыжку.

— Но разве с этими двумя можно сказать что-то наверняка? Каждый вечер, бывало, гадаешь, чем оно кончится. Я знаю, вы с Люком были приятели, а Доу — тот еще придурок, но во многом они были похожи. Оба здоровые мужики, знаешь, которым по жизни тесно, и заводятся оба с пол-оборота. Две стороны одной монеты, понимаешь?

Фальк кивнул. Он понимал. Макмердо собрал пустые стаканы, и Фальк понял, что ему пора. Он слез с высокого табурета, пожелал спокойной ночи и удалился. За его спиной бармен выключил свет, и паб погрузился в темноту. Шатаясь, Фальк потащился вверх по лестнице, и тут вспыхнул экран его телефона. Еще одно сообщение на автоответчике. Он поднялся в номер, заперся, рухнул на кровать и только тогда, еле попадая пальцами в кнопки, включил запись. Когда из трубки донесся знакомый голос, он прикрыл глаза.

— Аарон, подойди уже к телефону, наконец, — слова Джерри, как горох, стучали по барабанной перепонке. — Слушай, я тут много думал о том дне, когда умерла Элли.

Долгая пауза.

— Если сможешь, приезжай завтра на ферму. Есть кое-что, что тебе нужно знать.

Фальк распахнул глаза.

На этот раз ферма Хэдлеров выглядела совсем по-другому. С двери исчезла потрепанная полицейская лента. Все окна распахнуты настежь, занавески отдернуты, жалюзи подняты.

Утреннее солнце уже пекло вовсю, и, прежде чем выйти из машины, Фальк потянулся за шляпой. Сунув коробку со школьными принадлежностями Карен и Билли под мышку, он зашагал вверх по дорожке, к дому. Входная дверь была открыта. Внутри все так же витал запах хлорки, но уже не так шибал в нос.

Фальк нашел Барб в главной спальне. Она плакала, сидя на кровати Люка и Карен. Содержимое тумбочки было рассыпано по бледно-зеленому покрывалу. Свернутые в комочки носки и мятые семейные трусы вперемешку с мелочью и колпачками от ручек. Слезы капали из глаз Барб прямо на кусочек цветного картона, который она держала в руке.

Фальк тихо постучал в дверь, и она подскочила. Он подошел к Барб и увидел, что в руках у нее была самодельная открытка ко Дню отца. Барб утерла слезы рукавом и помахала открыткой перед носом у Фалька.

— От хорошей уборки никакого секрета не утаишь, а? Оказывается, у Билли с грамматикой было не лучше, чем у его отца.

Она попыталась было рассмеяться, но голос сломался. Фальк сел рядом, обнял ее и почувствовал, как вздрагивают у нее плечи. В комнате стояла удушающая жара: из раскрытого окна волнами катился обжигающий воздух. Он ничего не сказал. То, что выходило из этого дома через раскрытые окна, было гораздо важнее, чем все, что они впускали внутрь.

— Джерри попросил меня зайти, — сказал Фальк, когда всхлипывания Барб немного утихли. Она шмыгнула носом.

— Да, дорогой. Он мне сказал. Думаю, он сейчас в амбаре разбирается.

— Он не сказал, чего он хотел? — спросил Фальк. Ему стало интересно, когда, наконец, Джерри сочтет нужным рассказать хоть о чем-то жене.

Барб потрясла головой.

— Нет. Может, он хотел отдать тебе какие-то вещи Люка. Не знаю. Это, вообще-то, была его идея тут разобраться. Говорит, пора нам это принять.

Последнюю фразу ему удалось разобрать с трудом, потому что она, взяв в руки носки Люка, заново разразилась слезами.

— Я тут пыталась понять, может, найдется что-то, что понравится Шарлот. Она так страшно скучает. — Голос Барб звучал приглушенно из-за салфетки. — Что бы мы ни делали, ничего не помогает. Оставили ее с няней, но Джерри серьезно предлагал взять ее с собой. Посмотреть, может, привычная обстановка ее успокоит. Я такого, конечно, никогда бы не допустила. Так я ему и сказала. Никогда бы не взяла ее в этот дом, после того, что здесь случилось.

Фальк погладил Барб по спине. Он продолжала плакать, а он обвел комнату взглядом. Если не считать слоя пыли, все было аккуратно и чисто. Карен явно старалась держать домашний хаос под контролем, но комната не казалась голой — отдельные вещицы, разбросанные там и сям, придавали ей достаточно индивидуальности и уюта.

На комоде стояли фотографии детишек в рамках. Комод был хорошего качества, но явно сменил уже не одни руки. Очевидно, все деньги, какие тут могли выделить на обстановку, шли на детские комнаты. Сквозь щель в гардеробе Фальку были видны ряды одежды, висевшей на пластиковых плечиках. Слева — простые женские топики и блузки, рабочие брюки, пара летних сарафанов. Справа в легком беспорядке теснились джинсы и футболки Люка.

Обе половины кровати выглядели вполне обжитыми. На тумбочке со стороны Карен был игрушечный кролик, тюбик ночного крема и — на стопке книг — пара очков для чтения. Со стороны Люка, рядом с грязной кружкой из-под кофе, из розетки торчала зарядка для телефона. Кружка была расписана вручную, а сбоку красовалась надпись «Папа», сделанная корявыми буквами. На подушках до сих пор видны были вмятины от голов. Чем бы Люк ни занимался в последние несколько дней перед тем, как они погибли, на диване он не спал. Это явно была комната для двоих.

В голове у Фалька промелькнул образ его собственной спальни. В последнее время он по большей части спал в середине кровати. Покрывало было все того же темно-синего оттенка, как во времена его юности. Если кто и видел его кровать за последние пару лет, они не успевали настолько освоиться, чтобы предложить нечто более гендерно-нейтральное. Дама из службы уборки, навещавшая квартиру два раза в неделю, с трудом находила себе занятие — он это понимал. Он не копил вещи, мало что держал из сентиментальных соображений и довольствовался той мебелью, которая была оставлена ему три года назад, когда квартира для двоих превратилась в обиталище одиночки.

— Ты для меня — закрытая книга, — сказала она еще один, последний раз, перед тем как уйти. Она много раз говорила это за те два года, что они были вместе. Сначала — заинтересованно, потом — озабоченно и, наконец, — обвиняющим тоном. Почему он допускает ее до себя? Почему не хочет ее допускать? Он что, ей не доверяет? Или просто мало ее любит? Его ответ на последний вопрос прозвучал недостаточно быстро, но понял он это слишком поздно. Пауза в долю секунды, и обоим стало ясно, что колокол на этот раз прозвонил по ним. С тех пор на тумбочке у его кровати никогда не было ничего, кроме книг, будильника и, от случая к случаю, завалявшейся упаковки презервативов.

Барб громко шмыгнула носом, и он вернулся обратно к реальности. Фальк забрал у нее с колен открытку ко Дню отца и оглянулся, думая, куда бы ее положить.

— Видишь. В этом-то и проблема, — сказала Барб, наблюдая за ним покрасневшими глазами. — Что, бога ради, я должна делать со всеми этими вещами? Их столько, а девать их совершенно некуда. К нам в дом все это просто не влезет, но взять и отдать их вещи, будто они ничего не значат, я просто не могу…