Голос у нее стал совсем тонкий, и она начала лихорадочно собирать вещи с кровати, прижимая их к груди. Семейные трусы, игрушечный робот, очки Карен. Она взяла с тумбочки книги и громко выругалась.

— О, Господи, да это чертовы библиотечные книги. Когда, интересно, их надо было отдать? — Она повернулась к Фальку, рассерженная, покрасневшая.

— Никто никогда не расскажет тебе, на что это похоже, правда ведь? Ну да, конечно, им так тебя жаль, все так и рвутся заехать к тебе, когда им это подходит, урвать свежий клок сплетен. Но разве кто скажет тебе заранее, что придется рыться в шкафу у твоего мертвого сына или возвращать за него книги? Никто, никто не станет тебе рассказывать, как с этим быть.

Тут Фальк, ощутив укол совести, вспомнил о коробке с вещами Карен и Билли, которую оставил за дверью спальни. Он осторожно вынул книги из рук Барб, сунул их под мышку и твердой рукой выпроводил ее из спальни.

— Книги я беру на себя. Давай просто… — Он решительно провел ее мимо комнаты Билли и вот, к его облегчению, они уже на залитой солнцем кухне. Он подвел Барб к высокому кухонному табурету.

— Давай-ка сделаем тебе чашечку чаю, — сказал он, распахивая дверцы ближайшего шкафчика. У него не было ни малейшего представления, что он может там обнаружить, но на любой кухне должны быть чашки, даже на месте преступления.

Барб понаблюдала за ним с минуту, потом решительно высморкалась и слезла с табурета. Похлопала его по руке.

— Давай уж я. Я знаю, где что лежит.

В конце концов им пришлось довольствоваться растворимым кофе без молока. В холодильник никто не заглядывал уже больше двух недель.

— Я так никогда и не поблагодарила тебя, Аарон, — сказала Барб, пока они сидели и ждали, когда закипит чайник. — За то, что ты нам помогаешь. Что ты начал расследование.

— Барб, ничего подобного я не делал, — сказал Фальк. — Ты же понимаешь, то, что мы делаем с сержантом Рако, — это неофициально, правда? Мы просто задаем вопросы. Ни в какое дело это не идет.

— Да-да. Конечно же, я это понимаю, — сказала она таким тоном, что стало понятно — ничего она не понимает. — Но ты заставил людей задуматься. Это главное. Ты взбаламутил воду.

Образ Элли всплыл в голове Фалька, и он только мог надеяться, что Барб никогда об этом не пожалеет.

— Люк всегда был так благодарен тебе за дружбу, — сказала она, наливая кипяток в три кружки.

— Спасибо, — просто сказал он, но, расслышав что-то в его тоне, Барб подняла глаза.

— Это правда, — настойчиво сказала она. — Я знаю, он не слишком хорошо выражал это, но он всегда нуждался в ком-то вроде тебя. В ком-то надежном, спокойном, с головой на плечах. Мне всегда казалось, что именно это привлекло его в Карен. Он разглядел в ней похожие качества.

Не задумываясь, она протянула руку, открыла нужный ящик и достала ложку.

— Ты был знаком с Карен?

Фальк потряс головой.

— Жалость какая, я думаю, она пришлась бы тебе по душе. Она мне очень во многом напоминает — напоминала — тебя. Иногда я даже беспокоилась, что она, даже не знаю… немного скучная, что ли. Что она была единственным, что стояло между Люком и его великими идеями. Но нет, я была не права. Она была такая спокойная и такая умная девочка. Именно то, что ему было нужно. Когда мой сын витал в облаках, она была ему опорой. Она и ты. — Склонив голову набок, Барб окинула Фалька долгим, печальным взглядом. — Нужно было тебе приехать на свадьбу. Или еще когда. Нам тебя не хватало.

— Я… — Он хотел было сказать, что его не пускала работа, но лицо у Барб было такое, что слова замерли у него на языке. — Если честно, я не был уверен, что мне будут рады.

Барб Хэдлер в два шага пересекла кухню, которая когда-то принадлежала ей, и крепко обняла Фалька. Она сжимала его в объятьях, пока он не почувствовал, как где-то глубоко внутри него что-то начало расслабляться.

— Тебе, Аарон, в моей семье будут рады всегда, — сказала Барб. — Никогда не позволяй себе думать иначе.

Она отступила и на мгновение вдруг стала прежней Барб. Сунула ему в руки две дымящиеся кружки с кофе, а библиотечные книги — под мышку, и кивнула в сторону задней двери с решительным видом заправского матриарха.

— Давай-ка отнесем это моему мужу, и я скажу ему — хочешь разобрать этот дом, придется тебе прекратить прятаться в амбаре и сделать это самому.

Фальк вышел вслед за Барб на ослепительное полуденное солнце. Чуть не обварился кофе, переступая через валявшуюся на земле детскую крикетную биту.

Так вот какой могла бы быть моя жизнь, подумал вдруг Фальк. Детские крикетные биты и кофе на деревенской кухне?

Он попытался это себе представить. Работа в полях бок о бок с отцом в ожидании момента, когда тот, пожав ему руку, передаст ему бразды правления. Субботние вечера во «Флисе» в компании Люка, проводимые в наблюдениях за женской половиной населения, пока, наконец, взгляд не остановится на одном-единственном лице. Скромная, но красивая деревенская свадьба; девять месяцев спустя — первый ребенок. Еще через год — второй. Роль отца вряд ли далась бы ему легко, он это знал, но он бы старался. Со своими, говорят, все иначе.

Его детишки дружили бы с сыном Люка, без вариантов. Да, им всем пришлось бы пытать удачи в этой богом забытой сельской школе. Зато в их распоряжении были бы акры и акры земли, где они резвились бы на просторе сколько душе угодно.

Дни в полях тянулись бы долго, конечно, но домашние вечера были бы полны тепла и шума, хаоса и смеха. И любви. Кто-то ждал бы его за порогом, и светилось бы окно на кухне. Кто бы это мог быть? — подумал он. Элли? И тут же сотканный им образ начал тускнеть. Если бы она осталась в живых. Если бы он не уехал. Если бы все было по-другому. Сплошные фантазии. Упущено слишком много шансов, чтобы у этой картинки была хоть какая-то реальная основа.

Фальк выбрал жизнь в Мельбурне. И это счастливая жизнь, подумал он. Ему нравилось гулять по улицам среди людей и знать, что ни одна живая душа его не узнает. Нравилась работа, где нужно напрягать мозги, а не спину.

Где-то теряешь, где-то находишь. Такова жизнь. Может, каждый вечер его и ждала только пустая, темная квартира, зато ничьи любопытные глаза не наблюдали за каждым его шагом. Его соседи не обсуждали его жизнь, не распускали слухов о его семье и не угрожали ему самому. Не оставляли мертвых животных у него на пороге — они оставляли его в покое.

Он знал об этой своей привычке держать людей на расстоянии. Редко кто переходил из разряда знакомых в разряд друзей. Это, наверное, к лучшему, а то вдруг еще кто из них вдруг всплывет, белый и раздувшийся, на расстоянии броска камня от его родного дома. И да, каждый день он тащился на работу в общественном транспорте и проводил большую часть времени под искусственным светом офисных ламп. Но, по крайней мере, его жизнь не зависела полностью от капризов погоды. По крайней мере, пустые небеса не способны толкнуть его за грань отчаяния, когда ружье для отстрела кроликов вдруг начинает казаться ответом на все вопросы. Может, Люка и ждал вечерами свет в окошке, но через эти самые окна что-то проникло в его дом, что-то, порожденное этим злосчастным, отчаявшимся местом. Что-то настолько темное и страшное, что оно навсегда погасило этот свет.