К этому моменту мне уже пришлось бы подтянуть ниже рукава своего платья, чтобы скрыть синие отметины – крошечные полоски на запястьях. Ноги прикрыты подолом, так что никто не заметит отметины на лодыжках. А затем – и это будет моим большим секретом – у меня случится запор, я буду реже мочиться, но ночной горшок все же пригодится – меня будет часто рвать желчью. Это плохо, но это только начало всех неприятностей: позже может начаться необратимое повреждение почек и то, что обтекаемо описывается как «отклонения в поведении». Даже ярые поборники чахоточной красоты не переносили таких мучительных последних часов, как те, которые переживала женщина, использовавшая слишком много свинцовых белил. Интересно, в какой момент я бы поняла, что дело плохо?

Болезнь имела два названия. Ее называли либо «плюмбизмом» из-за содержания в косметике свинца, либо «сатурнизмом» – потому что свинец традиционно ассоциировался с планетой Сатурн, которая, по-видимому, делает мрачнее характер любого человека, родившегося под ее влиянием. Одним из популярных лекарств от этой болезни был литр молока. В начале 1900-х годов французский токсиколог Жорж Пети провел день на фабрике во Франции, где производили свинцовые белила, и доложил, какие меры предосторожности там предпринимают[81]. Он зафиксировал три приема молока: первый – в шесть утра, второй – в девять, а третий – в три часа дня, когда все уходили с работы. Использование здорового белого вещества – молока – приостанавливало воздействие нездорового – свинцового порошка. На первый взгляд это кажется странным примером симпатической магии, но на самом деле в молоке содержится хорошее природное противоядие от отравления свинцом – кальций, и, вероятно, это было лучшее, что могли сделать рабочие в те времена, когда на вредном производстве еще не было защитных масок. Другая эффективная мера предосторожности заключалась в том, чтобы рабочие, вручную перемалывавшие свинец, находились рядом с открытым огнем, чтобы восходящий поток воздуха уносил пыль[82].

История о скелетах

Свинец ядовит, к тому же взвесь свинца в воде не особенно стабильна. Ченнино, описывая в своем справочнике эту «сверкающую» замечательную краску, добавил предупреждение: следует избегать ее применения насколько это возможно… ибо с течением времени она чернеет.

Есть много примеров того, как художник не прислушивался к его советам и карбонат свинца терял кислород и превращался в черный сульфид свинца. Но самые поразительные примеры почернения свинцовых белил я видела на картинах, написанных за шестьсот лет до Ченнино, и, за целый торговый путь от него – в священных пещерах Дуньхуана, в западном Китае.

Сегодня Дуньхуан – это отдаленный город в провинции Ганьсу, в часе полета и примерно в тысяче восьмистах километрах на верблюдах от начала Великого шелкового пути в Сиане. Если бы не знаменитые пещеры, никто бы сейчас и не знал об этом месте, но в VIII веке в этом оазисе в пустыне Гоби находился один из самых оживленных городов Китая, где обитало множество торговцев, монахов и нищих. Это было место, где Шелковый путь разделялся на северный и южный пути. Город был известен отличной едой, хорошими рынками и, самое главное, возможностью купить благосклонность судьбы, став меценатом и оплатив рисование фрески.

В двадцати километрах через пустыню от Дуньхуана расположены пещеры Могао с большим количеством могильников. Сегодня китайское правительство позиционирует их как серию картинных галерей, больших расписных сокровищниц в пустыне, но тринадцать столетий назад они были святым местом, а сам Могао – городом святынь. Когда-то здесь было более тысячи пещер, расписанных в период между V и XI веками. В основном за росписи платили люди, заключавшие сделки с божественным началом. Соглашение часто звучало примерно так: «Если я доберусь до Кашгара со своими верблюдами, если у меня будет сын, если я получу наследство… тогда я оплачу новую роспись в пещере». Конечно, некоторые росписи создавались по более духовным причинам; это было настоящее торжество трансцендентного, без приземленных требований и условий, и они – самое прекрасное, что там есть.

Еще в 1970-х годах уцелевшие четыреста девяносто две пещеры могли посетить лишь немногие счастливчики. В своей книге о набегах на древние китайские города – Foreign Devils along the Silk Road («Чужеземные дьяволы на Шелковом пути»), опубликованной в 1979 году, Питер Хопкирк описал, как случайные туристические группы и ученые свободно бродили в пещерах по шатким лесам. Они могли направлять свои факелы куда угодно, обнаруживая магические образы лазурных фей, энергично кружащихся на потолке, или древние изображения Будды, жертвующего кусками своего тела, чтобы спасти голодающих тигрят.

Сегодня пещеры больше похожи на окультуренную гостиницу. Наружные стены были выровнены, фасады покрыты галькой, каждый грот закрывает металлическая дверь гостиничного типа с номером. Молодые женщины-гиды в коротких бирюзовых юбках шествуют по подвесным бетонным дорожкам с факелами, за одну экскурсию посещая одни и те же десять или около пещер. Каждый год власти благоразумно меняют маршрут экскурсии, чтобы сохранить фрески. В летний день, когда внутри этих маленьких пещер дышит много людей, там становится душно, как в сауне.

Экскурсовод, сопровождавшая мою группу, так заскучала, ожидая, пока мы перейдем из одной пещеры в другую, что даже задремала, прислонившись головой к двери. Но мне удалось не заразиться ее скукой, потому что, как только отвратительная внешняя дверь открылась, у меня разбежались глаза при виде изобилия визуальных сокровищ. Трудно было не восхищаться древними Буддами, выкрашенными ярко-малахитовой зеленью. Их нимбы светились синим или даже были покрыты настоящим золотом – в тех местах, где убегавшие русские белогвардейцы не соскребли его перочинными ножами в 1920-е годы. Нам пришлось быть очень собранными и сосредоточенными, чтобы увидеть хотя бы половину фресок: несколько минут рассказа, несколько быстрых щелчков фонариком, и группу вывели под палящее солнце пустыни.

Из одних пещер меня вытаскивали последней, а другие разочаровали. Среди драгоценнейших произведений буддистского искусства в Китае некоторые, особенно часть работ периода Северного Чжоу VI века, выглядели немного нелепыми, детскими рисунками с резкими черными контурами. В пещере № 428 я увидела изображения просветленных существ, которые выглядели как негативные отображения комически нарисованных скелетов. Их грубо намалеванные черные кости, конечности и животы странно контрастировали с тонкими складками головных уборов и мантий – казалось, что в работе над картиной художнику помогал ученик начальной школы. В пещере № 419 было множество изображений святых и буддистских магических существ с поразительно черными лицами. И что еще более странно, с внешней стороны пещеры № 455 можно было увидеть несколько фресок, написанных в минималистичной манере темно-синей, черной и белой красками, они были больше похожи на нигерийскую ткань индиго, чем на китайскую буддистскую живопись. Что же произошло? Может быть, их позднее перекрасили реставраторы? Или это просто стиль Северного Чжоу?