– Вот туполобый… Говорила же: не зарься на эту землю, всем боком выйдет. Ну, что ж…

Ян бросился к ней. Внезапно, стремительно.

Шаг, второй, третий…

Летящий в ключицу кастет провалился в пустоту. Старуха раздвоилась, проворно и плавно растеклась в разные стороны. Две «Бабы-яги» замерли в трёх шагах от Дергача. Их единственным отличием было то, что у одной – правая, а у другой – левая сторона лица выглядела неживой, отёкшей… Уродливой линией раздела.

Ян медлил, колебался, делая выбор следующей цели. Игра становилась всё интереснее.

Старуха справа осуждающе покачала головой:

– Экий ты прыткий…

– Тем недотёпам не чета, – кивнула левая.

– Ответь что-нибудь…

– А, ты же убогонький…

– Хочешь, язык подарю?

– Даже два, соколик!

Щёки близняшек задёргались, словно кто-то стремился выбраться изо рта. Тонкие губы левой раздвинуло что-то похожее на чёрную спичку, следом показалась ещё одна.

«Баба-яга» открыла рот, и мясистый тёмно-розовый язык с паучьими ножками вывалился ей на грудь. Зацепился за одежду и шустро начал спускаться на пол. У правой было всё то же самое.

Твари доползли до пола, побежали к Яну. Он отбросил левую носком берца, наступил на правую. Язык оказался упругим, Дергач перенёс вес тела на одну ногу, и под подошвой чавкнуло – вязко, тошнотворно… Страха не было.

Вторая тварь вернулась несколько секунд спустя, чтобы разделить участь первой. Старухи разочарованно посмотрели на Яна:

– Пошто с дарёным-то так? Огорчи-и-ил…

Ян метнулся к левой, апперкот опять пробил пустоту. Старуха ушла в сторону с невероятным проворством, замерла. Громко прокаркала:

– Прыткий, да не очень!

Дергач прыгнул ещё раз.

Ещё.

Промах. Мимо.

Вторая «Баба-яга» хрипло хохотала сзади. Дергач чувствовал, что азарт сменяется бешенством, но не останавливался. Ему хотелось достать старуху руками, хотя бы зацепить, доказать своё превосходство. Неважно, кто она – настоящая или фантом, морок…

Они кружили по избе, чёртова старуха неизменно уходила от его атак, не выказывая никакой усталости. Вторая всё так же хохотала, постоянно оказываясь за спиной, мразь… Но не нападала, словно припасла что-то более жуткое и подлое, выжидая нужного момента.

Наконец Ян остановился рядом с печью, переводя дух. Старая карга безмятежно замерла в трёх шагах, презрительно оттопырила нижнюю губу:

– Притоми-и-ился, соколик? Ну, отдышись… А потом нас ещё постращаешь. Ты же горазд это делать: ишь, сколько людишек из-за этого на тот свет отправил…

Дождь за окном перерос в ливень. Дергач тягуче сплюнул и потянул из-за пояса пистолет. Поиграли, пора завязывать.

– Черныш! – пронзительно взвизгнула старуха, увидев движение Яна.

Полукруглую печную заслонку с силой вышибло в избу, и из печи стремительно вылетело что-то тёмное, гибкое…

На запястье Дергача словно надели браслет из раскалённого металла и резко рванули в сторону. «Макаров» выпорхнул из пальцев, отбил по полу короткую чечётку и сгинул в провале подпола. Там звучно хлюпнуло, как будто пистолет угодил в полужидкие помои, запах гнили стал сильнее.

Ян горлом промычал от боли, отскочил от печи. Выбившее пистолет нечто уже спряталось обратно, но было видно, как в тёмном печном зеве упруго и нетерпеливо по-подрагивает что-то живое…

– Черныш обычно ла-а-асковый, – скрипуче протянули старухи. – Но меня обижать не даёт. Нипочём, не-е-ет…

Они замолчали. Чутьё Дергача подсказывало, что это не простая передышка в игре. Молчание было пронизано особым ожиданием, после него в этом затягивающемся сюрреализме мог наступить перелом… Даже не «мог», должен был произойти.

Чутьё не подвело.

– Ой, соколик… – «Баба-яга» картинно шлёпнула себя по лбу. – Уж совсем-то я запамятовала, головёнка дырявая! С тобой туточки девица красная свидеться хочет… О-о-очень хочет, прям изнемогла вся.

Ян исподлобья следил за ней, потирая ноющее запястье основанием левой ладони, не желая снимать кастет. Страха не было.

Уже знакомый скрип ступенек заставил его замедлить движения. А когда из погреба показалась голова новой гостьи, Дергач напрочь забыл о боли.

Это была Оксана. Дочь Инквизитора и единственная настоящая любовь Яна. Убитая им почти два десятка лет назад – желанием показать, «кто самый крутой на дороге» и двумя стаканами «Абсолюта», выпитыми за полчаса до этого. Круче всех оказался гружённый металлоломом «КамАЗ», кровью подмочивший репутацию новенькой спортивной «японки» и её водителя.

Оксана выбралась из погреба и пошла к Дергачу. Девушка была одета точно так же, как и в тот июньский день. Босоножки, шортики и топик с изображением орхидеи. Тогда Ян не знал, насколько столкновение изуродовало её. Сам он пребывал в затопленном болью полузабытьи, пока не пришёл в себя в подвале несостоявшегося тестя.

Сейчас он увидел.

Лицо Оксаны почти не пострадало, если не считать нескольких мелких ссадин на лбу и левой щеке. А вот на месте правого виска зияла глубокая рваная рана. Некогда белокурые, а теперь мокрые от крови пряди прилипли вокруг неё неровным красным ореолом, чуть дальше оттопыривалось изломанное ушко с содранной до хряща кожей.

Шея справа смотрелась жутким, выстреливающим напористыми алыми струйками месивом. Дергач перевёл взгляд ниже. Он помнил, что шортики Оксаны были светло-бирюзовыми, топик – белым. Сейчас же всё – сплошь, без просвета – было сырым, красным.

– Я-а-анчик…

Оксана остановилась в метре от своего бывшего мужчины. Внутри у Дергача что-то перевернулось: её голос был тем же самым – чувственным, хрипловатым. Не изменившимся.

– Янчик, – повторила она. – Я… Я тебя… Я тебя ненавижу, мразь! Зачем ты поехал пьяным?! Паскуда, дегенерат!

Он вздрогнул. Не от страха – от неожиданности. Оксана презрительно скривила пухлые губки:

– Правильно тебя папа уродом сделал…Тварь безмозглая!

Притихшее бешенство снова получило пищу. Еле сдерживая желание раздробить девушке переносицу, Дергач медленно помотал головой.

«Не говори так».

– Что, не нравится? – зло бросила Оксана. – Не-е-ет, ты у меня сейчас всё выслушаешь, гнида ущербная… Только сначала второй глаз отдашь. Сам.

Страха не было. За словами Оксаны потащился шлейф издевательских старушечьих хохотков: как будто в душу плевали. Ян глухо рыкнул горлом и ударил.

Кастет вмялся девушке в лицо, и она рассыпалась десятка на два маленьких, высотой с литровую банку, совершенно одинаковых Оксан.

– Время маленьких неприятностей! – К старушечьему хохоту добавилось злое писклявое веселье лилипуток. – Глаз отдай! Отда-а-а-а-ай!