Девочка жалась ко мне потерянной птичкой. Что– то пугало её. Возвращаться не хотела и убежать не могла. Я чувствовала её страх как свой собственный.

    'Не бойся'.

    'Я не боюсь'.

    Узкий коридор окончился круглой комнаткой. Пещерой язык не повернулся назвать: ровные стены, лавки в нишах, и даже – чудо!– небольшой грот с водопадиком. Природный ручеёк, сбегавший с потолка и уходивший вниз, в заботливо выложенную белым камнем чашу. Вода переливалась сиреневым и синим, бросая на стены дрожащие блики.

    Нас встречали. Высокий мужчина с удивительно знакомым лицом, и женщина в возрасте, с толстой седой косой, уложенной вокруг головы.

    Алеська споткнулась на ровном месте.

    – Папа? – выдохнула она, глазам своим не веря, а потом закричала радостно:– Папа!

    Всё забыла, бросилась на шею к дорогому человеку, о котором все девять лет скорбела, думая, что он умер. А он обнял её, бережно, словно боялся, что она сейчас растает на его глазах...

    – Папа! Ты живой... отец... ты живой! Живой!

    Готово дело. Как боевая единица Хмельнёва вышла из строя. Рассчитывать на неё сейчас нельзя...

    – Алесинька... девочка...

    Острый взгляд поверх Алеськиного плеча – в меня. Этот человек не позволил чувствам взять верх над разумом. Он оставался настороже и принимал к сведению всё, что вокруг происходило.

    Ощущение...

    В прошлой миссии на Ласточке меня как– то раз задело гравитационным вихрем. Вскользь задело, иначе, сами понимаете, не рассказывала бы сейчас об этом. Вдавило в скалу, как в масло, броня выдержала, но аккумуляторы сдохли почти сразу же после прохождения вихря.

    Полный боевой комплект весит свыше ста килограмм. Лишённый энергии, он превращается в отменную тюрьму для самонадеянной человеческой тушки. Пальцем не шевельнуть, не то, что выбраться. Развлекалась несколько часов, пока не пришли на аварийный сигнал техники и не выколупали на свет божий. Хорошо, хоть сражение мы выиграли, и техники наши пришли. Вражьи что с застрявшим в камне чужим солдатом сделали бы? То– то и оно.

    Взгляд Алеськиного отца вызвал у меня примерно такое же ощущение. Внезапный удар, каменные тиски и полная беспомощность. На редкость неприятное чувство.

    Смотри внимательно. Наблюдай.

    Мысленный голос Ванессы прозвучал не как обычно. С тревогой. Я насторожилась.

    – В чём дело?

    – Борис Викторович Хмельнёв, первый ранг, ведущий инженер– технолог Энергетического Пояса Враны. Так называлась сеть станций холодного синтеза, расположенная в приполярных областях планеты. Считался погибшим. Выжил, как видишь... Редчайший случай; пережить обрыв инфосферы будучи на первом ранге практически невозможно. Тех, кто умудрялся, по пальцам пересчитать можно за всю историю развития телепатической паранормы. И каждый раз это были выдающиеся люди. Оставившие по себе яркую и не всегда приятную память...

    – У него был Долг, – предположила я. – Хотел спасти сопланетников... Или вы думаете, что он и есть информатор врага?..

    – Думаем... Думаем, здесь хуже.

    – Куда уж хуже! Может, вы ошибаетесь? Почему вы так уверены...

    – Он тебе нравится?

    Спросила. Я посмотрела на Бориса Хмельнёва ещё раз. Снова наткнулась на его взгляд. Мурашки по коже...

    – Нет. Совсем не нравится...

    – Первое впечатление обычно самое верное. Прими к сведению. Они здесь могут звать себя как угодно гордо: Сопротивление Враны, Союз Непокорённых и так далее тому подобное. Но нам с тобой достаточно того, как называют эту территорию враги.

    – Фиолетовый полигон шестнадцать...

    – Именно. Наблюдай. С ним никакого контакта. Даже руку пожать... первый ранг тебе не шутки.

    – Но вы же со мной... Или...

    – В ментальном поединке счёт идёт на фемтосекунды, – мне показалось, или голос Ванессы звучал виновато? – Связь с тобой исчисляется микросекундами, это много. Очень много! Сама же ты не знаешь и не умеешь практически ничего, Ламберт.

   Паранормы психокинетического спектра на Вране не известны; межзвёздный траспортник первопроходцев Враны покинул Терру задолго до научного прорыва в этой области. Это, пожалуй, твоё единственное преимущество. На самом деле, преимущество очень крохотное, не обольщайся. Не провоцируй, наблюдай. Если почувствуешь, что не контролируешь ситуацию, убей. Твоя жизнь дороже...

    Всё– таки я уловила эмоциональное уточнение в последней фразе – 'на данный момент'. На данный момент моя жизнь дороже потому, что через меня налажена связь с инфосферой Земной Федерации. И если контроль над каналом связи окажется утраченным, хорошего не жди.

    Весь мысленный разговор с капитаном Великовой занял несколько секунд.

    Спутница Бориса Хмельнёва, женщина с седой косой, – Лариса Михайловна Широкина, натуральнорождённая, врач– хирург общей практики пришла на неё информация от Ванессы.

    – Найдёнка, ну что же ты, глупая... – обратилась она к девочке.

    С глухим разговаривать без толку, здесь не разговор важен, а – выражение лица. И эмоциональный фон, который девочка могла воспринять даже несмотря на отсутствие телепатической паранормы.

    Софрау виновато опустила голову, но держалась упрямо и независимо. И от меня отлипать не спешила.

    – 'В чём дело, малышка?'– требовательно спросила я. – 'Рассказывай'.

    Полный сумбур, не смогла вникнуть.

    – Вы можете с ней общаться?..

    – Ламберт, – подсказала я Широкиной как ко мне обращаться. – Комадар Энн Ламберт.

    – Лариса Михайловна, – назвалась она в ответ. – Местный эскулап.

    Умирающие телепаты Враны сумели передать на физические носители немало знаний из инфосферы Земной Федерации. В том числе и обучающие программы по эсперанто. Лариса Михайловна говорила с характерным для всех русских мягким 'л', но вполне свободно. Я понимала её, а она понимала меня.

    – У этих друзей, – объяснила я, кивая на девочку, – генетическая память. Жестовая речь входит в базовый набор передаваемых по наследству знаний. Ею владеет каждый, независимо от наличия голоса... У девочки, кстати, 'чёрное безмолвие' – генетическое нарушение, выражается в полном отсутствии голосовых связок...

    – Найдёна относится к другому виду, – заявила Лариса Михайловна. – Её геном изрядно отличается от стандарта...

    – Простите, какого стандарта? – не поняла я.

    – Я работала с биоматериалом пленных, – невозмутимо сообщила Широкина. – Девочка попала к нам четыре года назад. Шрамы на голове были очень свежими. Седьмой или восьмой день после операции, я бы сказала. И общее состояние оценивалось как нестабильно плохое.