бы и не пикнула, если бы мы для начала ударили по мужчинам из всех стволов, — заявил туповатый сэр-предводитель. — А если вы про соплячку, то ее можно было бы отдать Энди. Они почти ровесники, сладилось бы дельце.

— Вот уж не знаю, на вид она мелковата, — улыбнулся я. — Кстати, сэр, раз я оказался живуч и опять считаюсь полноценным бойцом с правом на добычу, не соблаговолите ли вы вернуть мне мой нож? Было весьма любезно с вашей стороны сохранить его в момент моего недомогания, но сейчас нож нужен мне для работы, да и в случае внезапного нападения, привычный клинок не помешает.

Сэлби изменился в лице, уставился на меня, потом на багор в моих руках. Мучительная работа мысли отразилась на его одухотворенном лице, потом солдат широко улыбнулся во все свои зубы-гнилушки:

— Конечно, Энди! Ты держишься молодцом, а нож — штука необходимая моряку. Хорошо, что напомнил, сейчас найду ножичек…

Он поспешно нырнул в каюту, а я промерил глубину и прошел на корму. Из-за штурвала мне подмигнул шкипер. Все всё поняли.

Доходяга-гребец оказался в бодрствующем состояние: сидел, свесив грязные ноги на носу ялика, и печально смотрел в воду.

— Не полегчало? — осведомился я.

— Да ну, бнахегврот. Только потому и жив, что организм не определился: с головы он тухнет или с жопы. Эх, субнах. А вы бы утопили тупого «сапога», пока не поздно. Подставит, чмоегзах. Рано или поздно нас всех возьмут за жабры и повесят. Вам-то что мучиться, мляего, а меня точняк за хвостяру вздернут. Что непоправимо унизит мое человеческое, нахего, достоинство.

— Мысль правильная, вижу, чуток тебе полегче, — подбодрил я философа-провидца.

* * *

Море мы учуяли издалека. Виновато ли мое болотное чутье или здешнее море пахнет много сильнее полузабытого Ла-Манша, но у меня даже закружилась голова. Словно, там, за плоскими вершинами холмов, мир становился вдвое ярче и живее. Мне не сразу поверили, но через пару часов Магнус тоже начал принюхиваться…

Соль, водоросли, прохлада ветра, миллионы новых запахов!

И вот Оно открылось…

Устье, разбитое ноздреватыми скалистыми островами, кручи обрывов… Сотни гневно гомонящих бакланов, поднявшихся со склонов, тщетно попытались заслонить крылами темно-синий простор впереди. И лазурь неба в немыслимой дали сомкнулась с фарфором выгнутого блюда темно-ультрамаринового горизонта…

Я заморгал, пытаясь дать уставшим глазам отдых — даже предвечерний мир был чересчур ярок.

— Вот, иное дело, — сказал из-за штурвала шкипер. — Море! Это вам не тухлая кофейная гуща с рыбками для закупорки задницы.

Я ничего не имел против Болот, но море действительно иное дело.

* * *

Военный совет был собран, когда мы покачивались на якоре под прикрытием череды скал. Ветер и волнение в полутора милях от берега оставалось скромным, но белая пена у камней напоминала, что так будет не всегда. Откровенно говоря, «Ноль-Двенадцатый» не готовили к карьере первооткрывательской каравеллы. Первый серьезный шторм, и… Интересно будет взглянуть на Донный мир, но не будем торопить события.

Ввиду важности происходящего обсуждения, было приказано привести и волонтера. Для начало нашему страдальцу было растолковано, что ныне настали такие дни, что даже полуумные обязаны помалкивать и повиноваться первому знаку командира экспедиции. Сан заверил, что ему «все ясно, нахваевдупчрот» и впал в самозамкнутое забытье.

— Город расположен западнее устья реки Принца Альберта — это единственное, о чем нам известно точно, — начал Док.

— Откуда же это вам известно? — немедленно заподозрил недоброе сэр-стратег.

— Уймись, солдат! — рассердился шкипер. — Или мы сейчас говорим начистоту или ступайте все разом и утопитесь!

— Угрозы! Ты кому угрожаешь, старый трусливый пердун⁈ — Сэлби немедля ухватился за револьвер. — Как командир отряда я обязан поддержать дисциплину любой ценой…

— Штаны свои вонючие поддержи, жалкий недоносок, — зарычал Магнус. — Подвяжи штанишки, вставай за штурвал и веди судно куда хочешь, тупая скотина…

— Джентльмены… — пытался остудить страсти доктор, но военный совет уже закончился. Представители армии и флота, сыпля ругательствами, покинули кубрик. Док проворчал, что проще было сдохнуть на болотах, а не тащиться в этакую даль, и пошел к себе. Я растолкал волонтера, одержал победу в краткой битве за размыкание хвоста, и отвел страдальца на корму. У меня была припасена галета, и мы перекусили, осмысливая наше положение. Лаконичное волонтерское определение «нуегонх» полностью отвечало ситуации.

* * *

Следующие шесть (или семь?) дней прошли весьма насыщенно. «Ноль-Двенадцатый» не пошел ко дну исключительно благодаря моим усилиям и хилой помощи Сана. Я дважды поднимал пары и менял якорную стоянку в соответствии с изменившимся ветром. Волонтер помогал мне меланхоличными замечаниями о бренности всего сущего и прочими «ахуеговж». Остальной экипаж был занят. Понятия не имею, кому из них первому пришла в голову гениальная догадка, что часть нашего научного груза едва ли будет востребована по назначению. Возможно, сам Док осознал, что все его труды во славу Географического Общества пошли прахом и решил пустить старательно собранные образцы на насущные нужды. Сначала был выпит спирт из банки с головой зайца-кочковика, далее представители водных, земноводных и всех прочих тварей раскупоривались и обесспиртывались без всякого строгого упорядочивания по классам и видам. В трюме не умолкал рев и вопли: дискуссии и откровения старших членов экипажа не прерывались и ночью. Остатки солонины, сами обесчещенные образцы, практически весь запас галет и сахара был сожран в первые дни пьянки. Нужно признать, поджаривание заспиртованных образцов — не лучший кулинарный прием. Тогдашние эксперименты подсказали, что лучше заспиртованную дичину варить.

На остатки экспедиционного провианта я не претендовал. Соорудить простейшую рыболовную снасть не представляло труда, нельзя сказать, что у скал клевало наперебой, но небольших колючих рыбешек я вытаскивал регулярно. Мы с Саном выжидали, когда в трюме наступало безмолвие, перемежаемое храпом, и поджаривали улов. Рыбы хватило и на пожрать, и на то, чтобы подсолить и повесить сушиться за трубой.

Временами в трюме принимались драться. Мы слушали ругань и хруст ломающегося имущества. Не представляю, что можно крушить на скромном катере, но что-то они ломали.

Где-то день на пятый на палубу выбрался опухший до неузнаваемости Док. Глянул в леску в моих руках, на снимаемую с крючка рыбу:

— Gobiidae? Дай сюда! Я голоден!

Глядя в жутковатое синее рыло, я дал ученому дважды: под дых и по почкам. Док блеванул чем-то едким и бахнулся на колени. Я с должной осторожностью пнул его под зад и пьянчуга рухнул в люк.