class="p1">В то время я работал в ресторане в Санта-Кларе, моем родном городе. Немножко официантом, немножко помогал поварам – меня всегда тянуло к готовке. И все, от хозяина до мойщика посуды, целыми днями судачили о Фиделе. То говорили, что он погиб, ведь так передали по радио, потом – что он все-таки жив и продолжает бороться; позже – что он призывает всю Кубу к забастовке. Слухи горячили наше воображение, хотя мало кто всерьез собирался оставить свою семью и отправиться в джунгли на поиски партизан.

Я бы тоже не пошел, если бы не мой лучший на тот момент друг. Он лично знал братьев Рохелио и Энрике Асеведо, которые присоединились к Революции гораздо раньше, и уверял, что если нам удастся их найти, то они примут нас с распростертыми объятиями.

Я колебался, идти или не идти. Но друг не отставал. И вот однажды он узнал, что партизаны приближаются к Санта-Кларе; что часть из них, в том числе братья Асеведо, перебрались из Сьерра-Маэстра в Сьерра-дель-Эскамбрай – горы неподалеку от нашего города.

В Сьерра-Маэстра нам пришлось бы идти почти через всю Кубу, а это очень опасно.

До Сьерра-дель-Эскамбрай было всего два дня пути.

Тебе шестнадцать, ты еще молод. Нам казалось, впереди отличное приключение!

Вот только мама очень за меня переживала и запретила мне участвовать в Революции.

Я покивал, мол, да-да, никуда я не пойду, но спустя какое-то время мы с приятелем сбежали ночью из дома. Мне жаль, что пришлось ей соврать, но другого выхода не было.

По дороге нам приходилось соблюдать осторожность, потому что вокруг города стояли солдаты, поджидавшие как раз таких, как мы, – тех, кто собрался в Эскамбрай с ними сражаться. Они уже предчувствовали скорое поражение и вели себя с особой жестокостью. Убивали любого, кого подозревали в сочувствии Фиделю; люди исчезали по ночам, а потом находили их изуродованные тела. Помню, как мы переходили какую-то разлившуюся реку. И как ночью нас заедали комары так, что глаз было не сомкнуть. Чтобы разыскать партизан, нам пришлось расспрашивать местных крестьян, но тихонько, украдкой, ведь они могли донести солдатам. В конце концов у нас все получилось – мы нашли базу.

Мой друг спросил про братьев Асеведо. Те явились и действительно приняли нас как родных. Они были ненамного старше нас: худые, веселые, с автоматами через плечо. На меня это произвело сильное впечатление. Они обняли моего друга, а заодно и меня, и тут же раздобыли нам какие-то миски, налили супа – мы же были голодные как волки. А когда мы поели, они отвели нас к Че Геваре, своему командиру. Тогда он готовился к битве за наш город, Санта-Клара, – самому важному сражению Революции, потому что взятие города открывало перед повстанцами дорогу на Гавану.

Че посмотрел на нас, пожал нам руки, похлопал моего друга по плечу и исчез. Он все время куда-то убегал и вечно был занят. А мы с братьями Асеведо отправились в Кабальете-де-Касас, там находился штаб.

Братья приняли нас в свой отряд. Помню один из первых вопросов, который нам задали: “У вас соль есть?”

Соли у нас не было.

Кто-то отсыпал нам немного своей. Сказал, что жратва в партизанском отряде отвратительная и без соли есть ее невозможно.

Че уже давно нет в живых, его поймали и расстреляли на войне в Боливии. Оба брата Асеведо стали генералами, один даже дослужился до замминистра. Иногда они наведываются в мой ресторан. Тогда мы запираем дверь, достаем бутылку рома и предаемся воспоминаниям. Но в то время они еще были подростками, а Че – увлеченным Революцией аргентинцем, который познакомился с Фиделем в Мексике и приехал вместе с ним сражаться за лучший мир.

Скажу тебе вот что: все, чем я потом занимался у Фиделя, ничто по сравнению с тем, как нам доставалось у Че. Он был безумно требовательный. Если ему что-то не нравилось, он костерил нас на чем свет стоит. Фидель если и критиковал, то спокойно, и это означало, что у тебя есть шанс все исправить. Вот если ты напортачил, а он не говорил ничего, второго шанса ты не получал.

Но тогда я еще не был знаком с Фиделем, только слушал рассказы о нем. El Comandante — Команданте. Или el Jefe – Шеф, Командир. То и дело кто-то рассказывал, какой он храбрый, какие замечательные он произносит речи. Я завидовал каждому, кто знал его лично. Кто мог подумать, что я полжизни проведу рядом с ним? Что он станет мне ближе, чем родной отец?

Уж точно не я.

Два повара

Они пьют ром, играют в карты, подзывают свистом собак, ковыряют в носу, стоят в очередях: за такси, за рыбой, за сахаром или мукой. Рокочущие древние автомобили развозят их по окраинам города, где проститутки живут вперемешку с монахинями, рыбаки – с букинистами, а любовники – с теми, кого уже некому обнять. Они продают цветы, стригут волосы, покупают мясо или только кости, или только куриные лапы.

– Я приготовлю из них превосходный суп! – говорит одна старушка, когда я фотографирую, как она несет такую добычу домой. – Заходи ко мне, попробуешь!

Мы улыбаемся друг другу, хотя стоит мне подумать, что, скорее всего, она не ела ничего лучше куриных лап со времен Революции, как улыбка моя тускнеет.

Я люблю смешиваться с толпой в Гаване. Люблю идти вместе с людьми среди ветшающих домов, десятки из которых каждый год исчезают навсегда; среди прилавков, на которых худосочные цыплята соседствуют с пузатыми помидорами и сочными манго. Люблю стоять с кубинцами на площадях, где они общаются по интернету с родственниками, сбежавшими в Майами (в Гаване хот-споты есть всего в нескольких местах, а цена на интернет заоблачная). Они показывают друг другу детей. Расспрашивают о здоровье, работе, бабушке, дедушке. Во время таких бесед часто раздается смех.

А еще чаще плач. Ведь под позолотой из рома, самбы и сигар прячутся тысячи трагедий.

Еще здесь прячутся спецслужбы, которые следят за приезжими журналистами и желающими пообщаться с ними кубинцами. В 2006 году, впервые оказавшись в Гаване, я как-то присел на лавочку в парке неподалеку от гаванского Капитолия – точной копии вашингтонского, напоминающей о тех временах, когда Куба и Соединенные Штаты дружили. Наступил вечер, птицы пели как сумасшедшие. Рядом со мной присел старичок в потертом костюме, с виду чиновник на пенсии или бухгалтер. Я сидел на одном конце лавки, он на другом. Не глядя на меня, он покачал