ел то же самое, что и все. Он никогда не привередничал в еде, а ведь вырос в богатой семье и привык к хорошей кухне. Наверное, Кастаньера мог приготовить ему какое-нибудь блюдо из его родных краев, но никто даже не заикался о том, чтобы Че питался иначе, чем простые солдаты.

От всех остальных его отличала разве что любовь к черной фасоли. Он мог смолотить огромную миску за раз.

И вот наконец, спустя несколько недель, мы выдвинулись в сторону Санта-Клары. Я участвовал во всех важнейших боях той кампании. Сражался в битве под Кайбарьен, был в Камахуани, где солдаты Батисты обратились в бегство без единого выстрела.

Мой родной город пал днем позже. Все случилось так быстро, что многие боялись западни. Но никакой западни не было – дорога на Гавану нам была открыта. Батисте это было прекрасно известно, потому что спустя несколько часов он сбежал в Соединенные Штаты. Столько всего происходило, что я даже не успел навестить родителей.

После сражения под Санта-Кларой Рохелио Асеведо получил чин капитана, а Энрике – поручика. Все мы отправились в Гавану. Меня тоже заметили – Че взял меня в свою личную охрану.

Правда, долго работать на него мне не пришлось. Хочешь знать, как я попал к Фиделю? Подожди, мне все-таки нужно разделать эту рыбину. Наберись терпения, а я пока велю официанту принести тебе кофе.

* * *

Так проходят наши дни. Утром – кофе и беседы с Эрасмо, иногда мы вместе готовим и потихоньку становимся друзьями. После обеда – знакомые Хорхе по кулинарному училищу.

И вот однажды Хорхе сообщил мне невероятную новость. Он нашел еще одного повара Фиделя, Флореса. Этот человек не открыл свой ресторан и не смог устроить свою жизнь после выхода на пенсию. Он доживает свои дни в одиночестве и страшной нищете.

Есть только одна проблема: он потерял рассудок.

– Хочешь с ним познакомиться? – спрашивает Хорхе. – Понятия не имею, станет ли он с нами разговаривать.

Хочу.

И вот мы садимся в видавшее виды такси и едем на самую окраину города, за гавань, откуда Эрнест Хемингуэй выходил в море ловить марлина. Флореса мы находим в ветхой лачуге: с изъеденных грибком стен отваливается штукатурка, по кухне бегают тараканы величиной с кулак, а из мебели есть только два старых кресла, колченогий стол да давно отслуживший свое телевизор.

Флорес не может ни закончить рассказ, ни даже досчитать до десяти. Он начинает один сюжет и теряет нить, начинает другой и снова путается. Единственное, что неизменно присутствует во всех его воспоминаниях, – это огромная любовь к Фиделю. И страх, что придут. Кто? Зачем? Почему? Этого он не говорит.

Поездка из ресторана Эрасмо в то место, где живет Флорес, – это скачок между двумя Кубами.

Куба Эрасмо носит очки в яркой оправе, модные шмотки, зарабатывает деньги и мечтает заработать еще больше.

Куба Флореса мечтает, чтобы было, что положить в кастрюлю. И чтобы не закончились сигареты. Или хотя бы окурки.

Флорес:

… Что ты хочешь знать? Мама? Хорошо…

– Мама —

… Моя мама была прачкой, отец был богаче ее, его семья никогда бы не согласилась на их брак – дедушка продавал тростник американцам, он, правда, очень много зарабатывал, поэтому, когда выяснилось, что отец хочет жениться на простой девушке без приданого, дед пришел в ярость, начал орать, только знай, мой отец был очень упрямый, но когда…

… Когда однажды я сидел на дереве, куда залез за спелыми манго; когда я уже держал одно – особенно прекрасное – манго в руках и раздумывал, как бы мне слезть, чтобы не разбиться, внизу появились военные автомобили…

… Машины остановились возле дерева, мне тогда было лет десять, сопляк еще, мальчишка, и из одной вышел бородатый мужчина в форме оливкового цвета и с оружием в руках и спросил, как меня зовут. “Флорес, сеньор, – сказал я, – меня зовут Флорес”, а он сказал, что у меня отличное манго, и замолчал, а я знал, что стоит им захотеть, они отберут у меня добычу, и я не смогу от них убежать, и вообще, черт побери, как прикажете убегать от группы вооруженных партизан? Поэтому я выпалил: “Хотите, подарю?” – и слез с дерева, а он улыбнулся, взял манго из моих рук и сказал: “Ты даришь его не мне, а Революции”, – а потом спросил: “Флорес, мальчик, ты умеешь читать и писать?” – “Нет, сеньор, не умею”, а он мне: “Флорес, мальчик, мы хотим изменить Кубу, чтобы ты пошел в школу, выучился читать и писать и смог в будущем стать врачом или министром”, мне это очень понравилось, и я вслух сказал, что идея неплохая, а люди из отряда бородача по-доброму мне улыбались, зато когда…

… Когда я впервые стоял под дверью el Comandante с мешком дров за спиной, мне пришлось нагнуться, чтобы не удариться о низкую притолоку, как же ему, подумал я, как же el Comandante приходится нагибаться, ведь он гораздо выше меня, а когда открылась дверь, я увидел, что за ней стоит он, Фидель Кастро в пижаме, “береги голову” засмеялся он и натянул мне шапку глубоко на уши, “так точно, Команданте, буду беречь”, сказал я, сбросил дрова возле очага и приступил к готовке, в тот день я должен был запечь ему индейку, а он закурил сигару и с любопытством наблюдал, справлюсь ли я с этой индейкой, но…

…Но вот что не дает мне покоя, мой дорогой, почему американцы именно сейчас стали приезжать на Кубу? почему сюда прилетают их самолеты, приплывают их корабли? почему мы миримся с этим, если все, весь мир знает, что здесь как в бейсболе – все зависит от того, кто бросит первый мяч, почему мы позволяем им бросить первый мяч? почему мы даем им выиграть этот матч еще до того, как он начался?

Вот и все, что я могу сказать.

Больше не могу. Не могу, потому что за мной придут. По мне, лучше бы не приходили.

Фидель

– Я знаю людей, которые всю жизнь твердили, что ненавидят Фиделя, но, когда он умер, плакали, как маленькие дети.

Мигель, мой приятель из Гаваны, смотрит на меня так внимательно, словно хочет проверить, понимаю ли я, какие у него необычные знакомые. Мы сидим в его роскошной квартире с панорамным видом на Гавану и потягиваем ром. Мигель – это я уже понял – потребляет его в количествах, в которых обычные люди пьют