что я еле различала то, что они говорили. – И как так вышло, что тебе прострелили ногу?

– Вы, конечно, извините, но…

– Можно, на "ты".

– Ладно. Я хочу сказать, что все эти расспросы уже начинают оскорблять меня. Я не говорю о том, что не стоит их устраивать… я лишь хочу… в общем, это уже надоело… не стоит так часто задавать мне вопросы. Мне не трудно на них отвечать, но…

– Я понял, – равнодушно произнес Игорь. – Но если я не буду задавать тебе вопросы, пропадет всякое доверие.

– Надо же! А разве оно есть? Я знаю, тут почти все относятся ко мне с призрением. Тогда зачем было облегчать мне здесь жизнь? Чтобы меня еще больше ненавидели, чтобы вас…эм…тебя считали все за идиота, который помогает, так сказать, шпионке, помогает правительству?

– Думаю, никто так не считает. А если и считают, то мое мнение здесь выше всего, я один решаю, что нужно делать.

– А вы… ты не думаешь, что излишнее тщеславие сделает тебя врагом для всех, а власть уничтожит доверие к тебе? По–моему, властность над всеми – это перебор.

– Ладно, я учту, – беззаботно отвечал он, будто вообще меня не слушал. Мне было нечего больше сказать ему. Я видела только, как он косился на меня. Моя хромота, наверное, забавляла его. – Может, я лезу не в свое дело, но мне кажется, что за пару дней вы с Максом успели поругаться.

– Мы не дружили, чтобы ругаться, – отрезала я. – И ты прав, это совершенно не твое дело. И никакая власть не поможет тебе докопаться до меня.

– Откровенно говоря, твой характер оставляет желать лучшего.

– Серьезно? – с сарказмом ответила я. – Думаю, это взаимно! – он лишь усмехнулся. – А можно вопрос?

– После всего этого?

– Я все–таки попытаюсь. Какова причина такого хорошего настроения?

– А я все думаю, кто же, наконец, задаст мне этот вопрос! Ну а вообще, я и сам не знаю ответ на него. Разве не было у тебя такого, что ты как–то раз просыпаешься утром и понимаешь, что сегодня обязательно все будет хорошо, что, возможно, именно этот день сделает тебя счастливым, именно сегодня будет идти все на лад?

– Может, и было, но я не помню. Я не припомню таких дней. Ведь каждый раз я просыпалась в шесть утра лишь для того, чтобы приготовить завтрак для сестры и пойти на работы, где тебя Дежурные не только унижают, но и избивают, оставляя на тебе страшные шрамы. Разве не было у вас такого?

Я остановилась и посмотрела на Игоря, который так же внимательно смотрел на меня. От его хорошего настроя ничего не осталось, только задумчивость была на его лице. Может, это был единственный раз за весь этот разговор, когда он, действительно, слушал меня. Но кто–то из ребят позвал его, и он ушел, стараясь сбросить с себя задумчивый вид, хотя он не нуждался в этом, ведь, как он говорит, только он здесь решает, что нужно делать, его мнение здесь выше всего.

Уже через два часа мы двинулись обратно к лагерю. Варя была с Викой, поэтому я не волновалась за нее. Ну а я снова шла одна и самая последняя. Это давало мне возможность подумать о многом. Мне пришла в голову одна мысль, и теперь она не отставала от меня на протяжение всего пути. Мои последние слова произвели на Игоря какое–то впечатление, это факт. Он даже как–то был удивлен, а после задумчив. Он так говорил о счастливом дне, как будто никогда не был простым рабочим, будто он был… Дежурным. Возможно, именно по этому он так доверял Максиму, возможно, он сам прекрасно знал то, что он тоже Дежурный. В таком случае, он просто превосходно играет свою роль, раз я только сейчас начала подозревать об этом. Единственный, с кем я могла поговорить по этому поводу, был Максим. Но из–за того, какая сегодня перепалка была между нами, я даже не хотела видеть его. Придется подождать несколько дней, пока вражда немного утихнет.

Я так же не обедала и не ужинала сегодня. Ближе к вечеру меня начало тошнить. Я тихо легла у дерева и уснула, зная, что Варя сегодня будет спать в палатке с Викой. Она сама предложила это сестре, та охотно согласилась, я ничего не имела против, так как сама понимала, какого это спать на холодной земле. Но этой ночью было намного хуже обычного. Мне было жутко холодно, так холодно, что у меня зуб на зуб не попадал. Меня трясло, меня ужасно тошнило, и я чувствовала такую слабость, что даже не могла встать и пойти попить. Я пыталась полностью закутаться в папину куртку, но это никак не помогало. Была ночь, было вдвойне хреново. Я кое–как поднялась и поплелась к костру, который еще не успел угаснуть. Взяв кружку, я налила себе воды, но она тут же выскочила из моих рук. Кто–то проснулся, я услышала это. Но все равно села у костра и попыталась согреться. Мне ничего не помогало. Меня колотило всю изнутри. Кто–то вышел из палатки, я увидела, что это был Максим. Я старалась ненавидеть его сейчас, но меня больше волновало мое состояние.

– Ты чего тут делаешь? Ночь же! – он встал передо мной. Я ничего ему не ответила. – Война? – мне и тут не хватило сил ответить ему, что он кретин. Он сел рядом. – Слушай, давай с тобой все спокойно обсудим? Мне больше не хочется портить отношения. Я признаю, что поступил неправильно по отношению к тебе, когда взял Варю на рыбалку. Я, наоборот, думал, что так мы сможем поладить. Я не хотел тебя обидеть.

– Ты… п–постоянно… п–пытаешься… с–слом–мать м–меня… – еле как ответила я и повернула к нему голову. – П–пытаеш–шься раздав–вить м–меня как т–тар–ракана…

– Ты замерзла? Но сегодня теплая ночь, – он попытался потрогать мой лоб, но я уклонилась. На второй раз у него все–таки получилось приложить ладонь к моему лбу. – Ты горячая.

– И ч–что?

– Я разбужу Вику, – в ответ на это я отрицательно покачала головой. – Тогда быстро полезай в мою палатку! – я вопросительно на него посмотрела. – Я говорю не о том, о чем ты подумала. Нет, серьезно. Иди в палатку.

– Н–нет.

– Ты будешь спать там одна, я могу перекантоваться и здесь, возле костра. Не будь такой упрямой.

– Ладно.

Я поплелась в его палатку. Укрылась его одеялом, чувствуя, как становится немного теплее. Тут, в палатке, было теплее, чем под открытым небом. И перед тем как уснуть я