Но главная достопримечательность Горьевска вблизи вызвала у нее восхищение. Весь комплекс фабричных зданий выглядел как новый, так аккуратно и стильно: карминные стены старинного кирпича, тщательно отреставрированные и покрашенные, обрамленные по углам белым. И даже новые стеклопакеты казались сейчас не каким-то пошлым новоделом, нет, они добавляли в дизайн новизны и одновременно намекали на старинное происхождение башни «от англичан» – высокие окна с переплетами сеткой в шесть квадратов. Белое на темно-красном в сочетании с верхом башни, где белое преобладало. Часы особенно четко выделялись на этом фоне. Циферблатов было несколько – по сторонам башни. Белый круг, казалось, светился даже в пелене осеннего дождя. Черные стрелки опущены вниз, стоят на той самой отметке в двадцать минут четвертого.

Башню венчал темный шпиль в виде округлой пирамиды. Наверху, над часами, была устроена смотровая площадка с оградой. Там располагались прожекторы ночной подсветки – они выглядели ультрасовременными.

Чиновник из отдела культуры, приехавший с Первоцветовым, повел их мимо фабричного корпуса к дверям – в башню можно было попасть лишь через фабрику.

Анфиса отстала. Она с упоением снимала и кричала Кате: «Подержи надо мной зонт!» Боялась, что дождь испортит камеры.

Но Катя следовала за Гущиным как нитка за иголкой.

Внутри фабричный корпус выглядел слишком ново и чисто. Все здесь было переоборудовано ремонтом и подготовлено для коммерции. Просторный торговый зал, галерея наверху, лестницы, отделанные камнем. Только стеклянных лифтов не хватало! Катя пыталась вычислить высоту башни – корпуса имели по четыре этажа, причем потолки были очень высокие. А в башне, если считать со шпилем – никак не менее девяти этажей. Часы же располагались примерно на уровне восьмого.

Они шли по пустынному помещению, шаги гулко отдавались в тишине. Внутри фабрики до сих пор пахло ремонтом. Трудно было представить себе, что здесь когда-то стояли громоздкие ткацкие и прядильные станки, сновали работяги. Но еще труднее отчего-то было представить это место обиталищем «белых воротничков», яппи. Да и какие яппи в Горьевске?

– Размахнулись широко с ремонтом и реставрацией, – констатировал Гущин. – Только это не Москва. Какие фирмы поедут на сто первый километр, какие брокеры?

Чиновник молча повел их к лестнице, и они начали свое восхождение вверх, к часам.

– Значит, внутрь башни можно попасть только так, это единственный вход? – спрашивал провожатого Гущин.

Чиновник кивал.

Катя вспоминала фотографии Аглаи Добролюбовой. Ее избили, скорее всего оглушили. А затем убийца потащил ее на седьмой этаж. Сильный, должно быть, человек. Правда, он мог что-нибудь использовать – взять, например, брезент, это же стройка… И соорудить что-то типа волокуши. Волочь тело, а не тащить на себе. Это намного легче. Хотя седьмой этаж…

Она запыхалась от быстрого подъема.

Анфиса догнала их. И теперь ползла следом, беспрестанно фотографируя. Чиновник несколько раз неодобрительно оглядывался на нее, но молчал. Это же не музей, где фотосъемка запрещена. Он воспринимал Анфису тоже как полицейского – только с фотокамерами. А она не опровергала.

В башне помещения явно предназначались под офисы – с английскими окнами. Лестница здесь была намного у´же.

И вот они попали в помещение часов, где окна отсутствовали вовсе. Чиновник щелкнул выключателем, и вспыхнул электрический свет.

Катя озиралась по сторонам. О, здесь реставрация шла совершенно иным путем. Никаких новомодных панелей обшивки, как в фабричном корпусе, никакого ламината. Пол из темно-красного кирпича, такие же стены. Потолок не менее пяти метров. И в самом верху располагался часовой механизм.

Катя задрала голову. Когда-то ржавые, но теперь тщательно отчищенные металлические детали – зубчатые колеса, что-то похожее на валики, трубы, длинные штыри. Некоторые, похоже, и ржавчиной задеты не были, несмотря на возраст, потому что их изготовили из меди. Она тускло блестела в электрическом свете.

– Грандиозно! – восхитилась Анфиса.

Здесь она висела в петле – подумала Катя и… наткнулась на взгляд капитана Первоцветова.

Он выглядел больным. Так, словно у него начинался грипп. Катя заметила, еще когда они поднимались: он подолгу зависал возле каждого окна в башне и смотрел вниз. А здесь, наверху, он едва взглянул на часовой механизм и тут же начал изучать каменный пол под ногами.

А вот Гущин повел себя так же, как и в той замурованной комнате. Он двинулся по периметру помещения, касаясь стен. Затем вышел на середину и уставился вверх, на часовой механизм.

– Давность смерти на момент ее обнаружения составляла восемь часов, – сообщил он. – Ее нашли в четверть девятого утра. Значит, она была убита где-то около полуночи, плюс-минус минут пятнадцать. Полночь…

– Когда бальное платье превращается в лохмотья, а парадная карета в тыкву, когда бьют часы…

– Что? – Гущин оглянулся на сказавшего это капитана Первоцветова.

– Сказка. Колдовской час.

Камера Анфисы издавала почти живые звуки, точно разумное существо, снимающее и одновременно изучающее незнакомый вид и ландшафт.

– Часы стоят, – произнесла она. – Ох, какое же все тут… Класс! А зубчики на колесах! И все такое большое, массивное!

Полковник Гущин открыл фототаблицу в томе и начал сверяться с фотографиями места происшествия.

– Здесь, это было здесь, – он ткнул куда-то вверх, в глубь механики. – Высоко. Ну да, здесь же стремянку нашли. Все равно надо было забраться почти на самый ее верх, чтобы веревку перекинуть через эту медную балку и закрепить… И следы крови…

– На полу, – подсказала Катя. – Рядом с упавшей стремянкой. Она, наверное, ее толкнула в агонии.

– Кровь и на медных трубах была обнаружена. – Гущин постучал пальцем по фототаблице. – Наверху, в самом механизме.

Катя задрала голову, рассматривая.

– Убийца же ее бил перед тем, как повесить. Испачкался.

– Да. – Гущин глядел на часовой механизм.

В этот момент Анфиса не удержалась и сфотографировала его на фоне внутренностей часов. А затем их всех.

– Три года прошло, – сказала она. – Но здесь до сих пор как-то странно пахнет. Не чувствуете?

– Нет вентиляции, наверное. – Гущин закрыл том дела. – Чтобы влага часы не портила. Часы всегда влаги внутри боятся. Тело провисело здесь почти девять часов. И потом, когда шел осмотр… Его же не сразу убрали.

– Федор Матвеевич, а одна деталь не совпадает с тем, что я читала в осмотре, – заметила Катя.

– Какая деталь?

– Внутренняя дверь, ведущая с нижних этажей башни сюда, в помещение часового механизма. В протоколе осмотра про нее написано. Тогда, на момент убийства Аглаи Добролюбовой, она была открыта и не имела замка. Свободный доступ. А сейчас ее нет вообще, – Катя показала на дверной проем, ведущий на лестницу.