и всегда ходил, надутый от важности, с тростью15.

Однажды Колю и его приятеля Мишку поймали за воровство на складе и привели обратно в детский дом, из которого они сбежали.

— Как вам не стыдно, бездельники! — прогремел Медведь, вставая из-за стола и направляясь к нам. — Где ваша благодарность государству, которое вас кормит? Думаете, мы будем терпеть ваши выходки? Да я тебя порву на куски…

И он ударил меня так, что я чуть не потерял сознание. Я зашатался, как от головокружения, и, падая, вцепился в скатерть, утягивая ее за собой вместе со стоявшей на столе тяжелой чернильницей. Медведь потерял самообладание и принялся пинать меня тяжелыми сапогами. Прикрыв голову руками, я звал на помощь. Мишка выбежал в коридор и пронзительно свистнул. Ребята живо собрались, вооруженные палками, бутылками, камнями, всем, что попалось под руку. Медведь испугался, он знал, что дети его ненавидят. Оставив меня лежать на полу, он вышел к детям и умолял его выслушать: да, он виноват, он вышел из себя, но это больше не повторится; он даст всем дополнительную пайку хлеба; ему очень, очень жаль, и все такое.

Но на этом история, конечно, не закончилась.

Однажды ночью, когда мы вернулись домой, никто не спал, все были возбуждены.

— Зарезать его! Хватит, натерпелись!.. Убить его! Сначала морят голодом, потом еще и калечат!

Выяснилось, что один из ребят нашел ключ, открыл комнату Медведя и украл буханку хлеба и банку варенья. Кто-то на него донес, и Медведь избил вора до полусмерти.

— Кто этот предатель? — спросил Мишка.

— Пока не знаем, Сенька и Васька шпионят.

Эти были тут старожилами и самыми отчаянными из нас, их уважали и всегда слушались. Вскоре Сенька и Васька вернулись, волоча за собой мальчика лет двенадцати, тот извивался и кричал.

— Вот он, крыса, — крикнул Сенька. — Федька его со школы знает. Донес на своих родителей. Их арестовали, а его в пример классу поставили. Бдительный! Донес на врагов народа! Да заткнись ты, — и Васька схватил его за горло.

— Что будем с ним делать? — спросил Сенька.

— Убить его! Убить доносчика! — закричали все.

— Навались, ребята!

И Васька с силой ударил мальчишку по спине, толкнув на середину комнаты. Ребята подхватили его, подняли, перевернули на спину, а потом изо всех сил бросили на пол. С глухим стоном мальчик упал на спину, тело его задергалось. Кто-то пнул его, тело осталось недвижимым. Он был мертв.

— С этим покончено, — сообщил Сенька. — Теперь очередь Медведя.

В последующие дни старшие ребята обсуждали, как избавиться от нашего мучителя. Все знали, что он частенько ночует у любовницы, а на рассвете тайком возвращается в приют. Было решено устроить ему засаду, а Сенька и Васька вызвались добровольцами. В ту ночь, когда они ушли на дело, никто в нашей комнате не спал. Напряженные и молчаливые, мы ждали их возвращения. Они вернулись на рассвете, по выражению их лиц мы поняли, что дело сделано. Сенька растянулся на кровати.

— Все, ребята. Медведь занимается своими делами на том свете16.

Донос, предательство были немыслимы в кодексе чести этих мальчишек: неужели у кого-то хватит смелости отдать в руки милиции, ВЧК или ГПУ голодного, раздетого и босого товарища? Как и Мурка из известной песни, предатель-беспризорник не избежит сурового наказания.

Кирпичики

Где-то в городе, на окраине,

Я в убогой семье родилась.

Горе мыкая, лет пятнадцати,

На кирпичный завод нанялась.

Трудно было мне время первое,

Но потом, проработавши год,

За веселый гул, за кирпичики

Полюбила я этот завод.

На заводе том Сеньку я встретила,

И бывало, заслышу гудок,

Руки вымою и бегу к нему

В мастерскую, накинув платок.

Каждую ноченьку с ним встречалися,

Где кирпич образует проход…

Вот за Сеньку-то, за кирпичики

Полюбила я этот завод.

Тут война пошла буржуазная,

Огрубел, обозлился народ.

И по винтику, по кирпичику

Растащили кирпичный завод.1

6. Заниматься проституцией

[4]. Читая статьи Сименона, можно заметить, что в отношении беспризорных ситуация не сильно изменилась по сравнению с началом 1920-х годов. В Батуми сопровождающая писателя переводчица Соня не без доли цинизма говорит о том, что ожидает встреченную ими девочку.

— Что делает этот ребенок? — спросил я Соню, указывая на пятилетнюю девочку, спящую на полу.

— Она спит.

— Это я вижу. Разве у нее нет родителей?

— Вероятно, нет.

— Умерли?

— Или потерялись... Есть люди, которые теряют в дороге детей, иногда специально...

— Что ее ждет?

— Ничего хорошего... Уверена, она уже ворует и удовлетворяет любопытство мужчин…

— И много таких детей?

— Они повсюду... Спят где придется... Едят что найдут... Это сорняки... Что вы хотите от детей кулаков? Ходят из губернии в губернию в надежде прокормиться.

Соня одета в маленькое черное платье хорошего покроя. Ее друзья носят льняные брюки, белые рубашки, легкие туфли-эспадрильи. Они умеют читать и писать, знают наизусть Маркса и учатся управлять машинами.

— Почему об этих детях никто не заботится?

— Есть детские дома, но они оттуда убегают... В их теле уже порок...

Даю вам честное слово, так и сказала, глядя на эту пятилетнюю девочку, которая спала на полу, положив голову на руки.

Все так, ничего не поделать. А еще Соня и ее товарищи не едят белый хлеб и редко видят мясо. Если вдобавок нужно заботиться обо всех этих детях улицы...

— Через несколько лет все будет иначе…

Конечно! Соня права! Пройдет несколько лет, и останутся только Сони. И Россия будет замечательной страной!1

Итак, согласно общепринятому мнению, причиной деградации были не ужасные материальные условия, а пресловутый «порок в теле». Бельгийский дипломат Жозеф Дуйе, живший в России, а затем в Советском Союзе с 1891 по 1926 год, до ареста и высылки из страны, в 1928 году выпустил в Париже книгу «Moscou sans voiles», перевод которой (в дореволюционной орфографии) под названием «Москва без покровов» был издан в том же году в Риге. Это резкое осуждение советского строя легло в основу знаменитого комикса бельгийского художника Эрже «Тинтин в Стране Советов». Дуйе знакомит нас с «безнравственностью» беспризорников и воспитанников детских домов.

Безнравственность детей начинается с самого раннего возраста.